“Ты кто такая, девочка, у нас Киркоров вчера был”: Алена Швец — о смене образа, взрослении и эйджизме
Алена Швец одна из первых заговорила с российскими подростками о комплексах, принятии себя и школьном буллинге. Немаловажно, что в то время она была ровесницей своей аудитории и прекрасно понимала, о чем речь, сочиняя эмоциональные песни, в которых было много цепких деталей про блестки, разбитые стекла и разрисованные парты. С тех пор Алена повзрослела — теперь ей 22, и она уже не ассоциируется со своим ранним образом. Изменились и ее песни — сейчас это музыка молодой девушки, а не девочки-подростка. The Flow поговорил с Аленой об этих изменениях и принятии себя, а также об эйджизме в музыкальной индустрии и сравнениях с Гречкой и Дорой.
— Ты сильно изменилась — стала более уверенной, поменялась внешне. Как это принимают твои слушатели?
— Есть два полярных мнения. Кто-то мне пишет: “Господи, ты красотка, ты так изменилась, я тебя еще больше люблю”, а кто-то — “Ты не тот человек, на которого подписывалась, где наша старая Алена, это не ты, это все не по-настоящему”.
— Как ты на это реагируешь? И реагируешь ли вообще?
— Ну, конечно, реагирую. Как любой живой человек на какое-то высказывание про себя: как бы он ни хотел игнорировать, это невозможно. Я уже привыкла к этим фразам — они все похожи друг на друга. И поначалу меня это задевало, но сейчас проще к этому отношусь и понимаю, что становится все больше людей, которые наоборот заслушивают новые песни, и им нравится, как я выгляжу сейчас.
— Стараешься ли ты держать дистанцию со своей аудиторией?
— Вообще, да. Комфортнее всего общаться с таким большим количеством людей мне в интернете — чтобы соблюдались мои личные границы, и я видела только ту информацию, которую хотела бы. Нужно заботиться о своем моральном состоянии, и выборочно реагировать на комментарии. Иначе тебя просто не хватит на творчество.
Что касается живых встреч и концертов, то на них работает охрана. Я боюсь случайных людей, недоброжелателей, но не своих слушателей. Их я очень люблю и всегда жду на выступлениях. Ну и вообще они — важная часть всей этой движухи.
— Были ли случаи, когда тебе приходилось защищаться — охрана неспроста же появилась?
— Да, был случай, когда девчонки вылезали на сцену, чтобы передать записку прямо посреди песни. Это мне сильно не понравилось — считаю это неуважением. Есть некоторая культура выступления — и в театре, и в цирке, и везде, где есть артисты. И это просто некультурно — прерывать артиста, который в потоке несет свое творчество, поет.
Поэтому мы стараемся, чтобы таких случаев не было изначально — чтобы охрана следила за тем, чтобы никто не залезал. И мне обижать людей не хочется, и терпеть, чтобы складывали сумки на сцену, спали там или наоборот туда выбегали… Нельзя так.
— То, что происходит в песнях — это реальные ситуации?
— Вроде я хорошо маскируюсь, и никто ничего пока не понял. Чаще всего я беру только часть реальной ситуации и докручиваю ее с помощи фантазии и придумываю детали. То есть, я так додумываю персонажа, что людям сложно угадать, про кого именно это. Иногда это собирательные образы. Но в основном только про хорошие песни я могу сказать, мол, вот это про тебя.
— Ты уже перерастаешь свою лирическую героиню. Ты все еще чувствуешь себя мелкой с гитарой, будучи 22-летней?
— Я думаю, что во мне еще сохраняются зачатки гитарной истории, и они никуда не денутся. Я всегда буду любить акустику, всегда буду ностальгически ее переслушивать, может даже мне захочется сделать акустический концерт. Поэтому от этой части себя я не отказываюсь.
Какие песни сейчас и какие были раньше — в чем их разница — это понятнее со стороны.
У меня как раз готовится материал, в котором будут мои самые актуальные мысли и выводы: именно 22-летней меня. Ну и там тоже надо будет спрашивать у слушателей.
— Когда ты планируешь его выпускать?
— Думаю, в начале осени.
— У тебя есть альбом “Королева отстоя”. Как ты объясняешь это название?
— А еще была песня “Королева секонд-хенда”! Я вообще в абсолютном восторге от этой эстетики. Ну вот в 17 лет это то, что тебе нужно: паленые красные кеды, прогулки с утра до ночи по улице, у тебя нет денег, и ты ешь булочку с сыром, покупаешь себе украшения на рынке, гоняешь с друзьями, и вам ничего не надо больше, только музыка и динамика. И поэтому для меня это не оскорбление — а часть моей подростковой жизни, моего бунта. Розовые волосы туда же, странная одежда, блестки, разные носки, вот это все.
— То есть, это не про принятие себя, а про эстетику?
— Да, и про отношение к себе с иронией.
— Ты много говоришь о взрослых делах и взрослении. Что ты вообще вкладываешь в понятие “взрослый человек”?
— Сама пытаюсь в этом разобраться, но пока что я понимаю, что взрослые — это все еще дети. И нет черты, после которой наступает: “Все, ты повзрослел, поздравляем”. Типа мы все большие дети, и травмы у нас детские, и установки, и картина мира у нас та, которая была заложена в детстве. Все так сильно взаимосвязано — у взрослого мужика на огромной черной машине может быть больная точка в том, что его мама не обнимала в детстве, и это до сих пор ему будет откликаться. Поэтому я все больше склоняюсь к тому, что возраст — это что-то условное.
— У тебя есть очень пронзительная песня “Вечно 17”. Расскажи, о чем она?
— Я написала ее в первых числах сентября. Шла в белой рубашке и черной юбке на экзамен по вождению вместе со школьниками в восемь утра, и меня прям накрыло всеми этими эмоциями. Как будто бы мне тоже пора в школу.
И здесь речь вот о чем. Понятно, что может быть куча школьных проблем: забыла сменку, плачешь по какому-нибудь старшекласснику, провалила экзамен. Но эти моменты сейчас для меня — такие безобидные и детские.
И я все это вспоминала, думала о том, какого масштаба трэш я сейчас переживаю и что мне хочется вернуться в это теплое время. Я поймала себя на такой эмоции и запечатлела ее в песне. Глобально, конечно, в школу я не хочу — там много кошмара и несправедливостей, но эмоция такая есть. Вот правда, тот старшеклассник, который мне совсем не всрался — вот бы мне сейчас такую проблему.
— Опиши свой обычный день из взрослой жизни?
— Я очень поздно просыпаюсь — часов в 12, и считаю, что это идеальное время, чтобы встать. Иду сразу вкусно завтракать, люблю сидеть на улице где-нибудь в кафе, гулять, слушать музыку, в том числе свои демки. Важно понять, как они слушаются на улице, какие чувства вызывают. Потом у меня чаще всего какие-нибудь дела по работе — еду на интервью или на студию, или у меня репетиция, или встреча по рекламе. Вечером встречаюсь с друзьями обсудить все насущные проблемы — “не нам судить, но мы осудим” — за чашечкой чая и пироженкой. И так до ночи — и потом я люблю сладенько в одиночестве и в темноте поспать.
Иногда я не хочу никого видеть и ничего делать, беру гитару и могу весь вечер или ночь что-то наигрывать, делать какие- то наброски. Такое было, кстати, вчера.
— После того как ты добилась успеха, родители стали к тебе относиться по-другому?
— На этот Новый год я накупила подарков своей семье, прикольных таких, брендовых. И это был первый раз, когда я им что-то привезла — дорогое, из Москвы (смеется). Для меня очень символично, что уже не мне что-то от Деда мороза передают, а я уже Дед мороз для своей семьи. Братьям какие-то краски, маме — украшения, папе — ремень.
Мои родители начали понимать, что музыка — это серьезная и реальная работа, когда увидели количество слушателей и деньги. Мол, это все не бесплатно, поработала и получила деньги, это стоит уважать.
— Не пытаются ли они тебе давать советы?
— Нет, никак не лезут. Ну вот была всего одна ситуация, когда я просто хотела с ними поделиться как с мудрыми и пожившими людьми и попросить психологической поддержки. Чтобы они меня выслушали, ну а чтобы получить ответы, как поступить — здесь лучше правда обратиться к специалистам.
Мои родители никак не связаны с музыкальным бизнесом, и, во-первых, не хочется их нагружать, во-вторых, это просто бессмысленно. Они для меня прежде всего опора.
— Часто ли ты бываешь в Челябинске?
— Не так часто, как хотелось бы, но раз в полгода точно. Помимо родителей, у меня там осталась лучшая подруга еще со школьных времен.
— Можешь ли ты там спокойно ходить по улицам?
— Могу. Особенно сейчас, когда я перекрасилась в натуральный цвет, и мне прям стало спокойнее ходить по улицам. В принципе, я бы никогда от этого не отказалась, я люблю гулять, ездить на трамвае, на автобусе и маршрутке — если мы говорим про Челябинск. Ходить по обычным местам ногами — это моя любовь.
Да, иногда люди узнают, и приходится отказывать, но если есть настроение и время, то почему нет. Я тоже человек настроения. И меня действительно можно встретить в трамвае.
— Ты говорила, что внешность на сцене важнее таланта, что люди цепляются за образ. Хочется с тобой чуть поспорить, потому что образ может быть не конвенциональным.
— Я бы сказала, что это 50 на 50, поскольку образ очень важен — личность, характер, харизма человека.
Буквально вчера я была на концерте исполнителя Macan, и поняла, насколько у него четко выраженный образ, понятный мне и еще миллионам людей, и еще раз убедилась в том, как важно иметь свой вайб и быть собой до конца. Даже быть утрированным собой. Твои манеры, твой стиль речи, то, как ты ходишь, все это важно.
Я думаю, что многие люди подписались на меня в том числе из-за этого.
— Удивлена, что ты ходила на Macan — неожиданный артист для тебя.
— Мне все это сказали! А он на первом месте в чарте. В общем, я открыла своего внутреннего дворового пацана, и мне эти песни зашли. Я не прям все альбомы переслушала, но есть несколько треков, которые прям понравились, они мне близки по духу. Но я меломан, поэтому тут нет ничего удивительного.
— А кого из музыкантов ты можешь назвать своим ориентиром?
— Думаю, Ashnikko — это американская синеволосая девочка с агрессивным рэпом и офигенным, на мой взгляд, звуком. И она еще классно поет, и мне нравится, и как она выглядит, и как ведет себя на сцене, и как танцует.
— Ты ездила в Южную Корею, была на концерте Black Pink. Близка ли тебе эстетика кей-попа?
— Вот, кстати, туда же можно добавить Black Pink: мне безумно нравится визуальная концепция группы, как выглядят девочки, да и музыка — она такая тусовочная, зажигательная. Ее хочется слушать в свои уверенные, сильные дни.
И мне еще нравится, как в Корее продвигают артистов, как умеют филигранно нащупать образ, подчеркнуть его. Как правильно собирают одежду и прически под характер участниц групп, как это все стильно выглядит, как дорого сняты клипы. Как классно придуманы какие-то пиар-акции — вот, к примеру, с этими молоточками light stick (светящиеся палочки, которые используются для поддержки артистов на концертах. — Прим. The Flow).
То есть, мне очень нравится подход корейцев к индустрии: очень красочно, очень ярко, и поэтому, конечно, там огромная конкуренция.
— Внешне все действительно клево, но у айдолов практически нет личной жизни, и их век очень короток.
— Да, мне как слушателю и зрителю все нравится — когда я смотрю клипы, я в восторге: от танцев, от песен, от всего. Но как люди приближенные к шоу-бизнесу мы знаем негативные стороны. Про это еще снято много роликов, которые я частенько изучаю на YouTube: как они худеют без конца, падают в обмороки, как группы обвиняют в том, чего они не делали, а это просто сплетни-слухи, но из-за этого рушатся карьеры и жизни. И очень много случаев депрессий и других психических заболеваний. Все это есть, и это все ужасно. Но нет у меня никакого решения этой проблемы.
Я считаю, что у нас в России шоу-бизнес намного лояльнее. Проще, легче, понятнее для меня, и я могу только для нашей страны что-то делать.
— А если говорить про российскую музыкальную индустрию — сталкивалась ли ты с эйджизмом? Особенно когда была младше и выглядела еще более юно.
— Да, постоянно. Поначалу у меня не было своего звукорежиссера, это были разные люди в разных в городах, и они постоянно учили меня и моих музыкантов куда встать, куда что.
Забавный случай: однажды во время саундчека я прошла по сцене — что-то делала, что-то искала, пока гитарист проверял свою гитару — и мне звукач сказал: “Посторонние, выйдите со сцены”.
И еще раньше постоянно говорили: “Ой, это не плохой звукач, это у вас гитары не те, ты поешь мимо или у тебя барабанщица кривая”. В общем, постоянно, да, от взрослых людей слышала какие-то воспитательные фразы.
И от некоторых артистов, которые подходили и такие с надменным видом: “О, девочка моя, что тебя ждет. Ты знаешь, это жестокая игра, береги себя”. Я все равно не пойму, о чем ты мне говоришь, пока это не проживу.
Ну и в принципе иногда приезжаешь в какой-нибудь город и слышишь: “Господи, да ты кто такая, девочка, у нас Киркоров вчера был. А ты че? Че, тебе тут еще райдер какой-то, полотенце, воду? Тебя завтра все забудут”.
— Ты говоришь про звукорежиссеров, и, как правило, в России этой профессией чаще занимаются мужчины. И, наверное, здесь еще сексизм мог быть замешан.
— Да к нам в принципе относились как щенкам: что к парням, что к девчонкам. Мы выглядели как группа школьников.
А сейчас все не так, саундпродакшеном и выстраиванием звука на концертах у меня теперь занимается женщина, и ее капец как признали и зауважали взрослые дяди — и музыканты, и звукорежиссеры.Но на это понадобилось года три-четыре. Потому что она делом доказала, что реально может: какие она пишет аранжировки, как играет на барабанах, как показывает себя на студии.
В общем мы на пути покорения мужчин в нашей индустрии.
— Это ты про Сашу Мусор говоришь?
— Да.
— Дружишь ли ты с музыкантами сейчас? Раньше ты говорила, что тебе тяжело.
— Кстати, действительно с музыкантами я дружу только со своими — с теми, кто играет у меня в группе. А с каким-то другими артистами дружить правда тяжело. Так сложилось, что все мои друзья из других профессий — художники, дизайнеры, менеджеры. У меня теперь даже друг шахматист есть.
— Почему с музыкантами непросто?
— Не буду говорить, что я святая, а все не такие — нет. Скорее всего, это история про двух баранов, которые столкнулись и никак не могут разойтись. Я раньше дружила с музыкантами, и если вы встретитесь, то можете всю ночь проговорить про музыку, про работу, и мозг потом кипит. Ну и сейчас так складывается, что принципе вот этих музыкальных знакомств “Я пою и я тоже пою”, их и не случается.
На самом деле, есть такая вещь как конкуренция, и соревнование, у кого больше подписчиков, у кого меньше. И в этой атмосфере тяжело дружить, и это в принципе нормально. То есть, конкурирующие между собой артисты вряд ли смогут друг друга искренне поддерживать.
— Раньше тебя сравнивали с Гречкой, еще часто — с Дорой. Бесит ли это?
— Ой, это было уже так давно, что сейчас никаких чувств не испытываю. Да и это бывает очень редко, потому все люди, которых ты назвала, кардинально отличаются друг от друга, и любой человек с мозгом и слухом отличит по дизайн-коду музыку одной, другой и третьей, потому что это как минимум разные жанры. Мы просто все девочки, и это единственное, чем мы похожи.
— По моему слушательскому наблюдению, тебя больше слушают девочки, потому что твоя героиня умеет дать отпор, и эта сила привлекает. А у Доры героиня более удобная, поэтому она больше нравится парням. Согласишься ли ты с этим?
— В принципе — да, я про своих героев могу сказать, что я люблю их делать стойкими, резкими. Мне нравится описывать жестокие сцены. Так что про себя я согласна.
— Кого бы ты назвала плохим человеком, а кого — хорошим?
— Я не люблю вранье — хочу доверять человеку и чтобы он это доверие не подводил. Что касается личной жизни, то я презираю измены, считаю, что они унижают прежде всего того, кто изменил. Типа ты не можешь определиться, что тебе надо, и у тебя проблемы.
А так, я стараюсь относиться к людям более лояльно, не судить по первому впечатлению, а дать всем привыкнуть друг к другу. Иначе ты рискуешь просто остаться одной по жизни: тебе все не нравятся, все плохие. И я пытаюсь убрать у себя рамки, в которые никто не вписывается.
— Напоследок — что ты можешь пожелать девчонкам?
— Я бы сказала, что как только я сама разберусь, я вам обязательно расскажу. Просто нормально делайте и нормально будет. И приходите на концерты!
Алена Швец выступит 26 мая в Москве и 4 июня в Санкт-Петербурге.