"Ждали мамбл-рэп и бабл-поп, а будет балабановская готика": интервью с Арсением Морозовым

Арсений Морозов на исходе нулевых создал группу Padla Bear Outfit, которая стала культовой среди ценителей инди-музыки. Его следующие проекты — Sonic Death и Арсений Креститель — тоже, по большому счету, остались в андеграунд-среде. Интернет и информационный перегруз приучили нас следить за рейтингам, стримами и просмотрами, числом фолловеров. Кажется, сейчас время перепрошивки и перезагрузки. На The Flow давно не выходили большие интервью. Арсений Морозов — тот человек, с которым это молчание хочется прервать.

9 марта у группы "Арсений Креститель" вышел альбом “29”. Это воздушный инди-рок, который может помочь в момент, когда реальность стала темной и пугающей.

В большом интервью с Арсением разговоров о музыке примерно поровну с рассуждениями об экзистенциальной судьбе человека в России. Разговор этот местами переходит в совсем уж пугающее русло, но, кажется, проговаривать это необходимо. Не только на кухне и в секретных чатах телеграма.

— Я послушал альбом “29”. Мне он очень понравился. У меня возникла ассоциация со словом “эскапизм”. Даже если взять названия песен — “Чувак”, “Аквапарк”, “Джанкфуд”. Это будто бы избегание невеселой реальности.

— Это самый инди альбом из наших предыдущих трех. Он инди в подходе. Если на предыдущих альбомах мы пытались пробовать смежные жанры, например, поп, то на этом альбоме — только инди.

Это надо было сделать. Это висело в воздухе. Альтернативная гитарная музыка без перегруза. Мы сменили студию. Мы сменили подход, записывали очень долго, записывали с учетом пожеланий всех участников, потому что [при записи предыдущих альбомов] часто поджимали сроки презентаций и еще какая-то херня, а в этот раз было все сделано до конца. Это самый продуманный и вымученный альбом у “Арсения Крестителя” ever.



— Даже более вымученный, чем предыдущий (альбом “30”)? В интервью “Афише” ты говорил, что предыдущий было очень тяжело записывать.

— Предыдущий эмоционально было тяжело записывать, а этот мы записали более-менее нормально, но потом пришлось все переписать. Я вообще против таких тем. Зачем переписывать, если уже записали?

Предыдущий был эмоционально тяжелый, этот эмоционально легче, потому что мы болтались в своей сфере. У Леши (гитарист “АК”) были большие планы что-то сделать на альбоме. Он постоянно придумывал новые варианты. Поскольку это альбом Леши, он на обложке и ему 29, он выделился на альбоме ярче всех. Только что не поет. Он посидел как следует над своими партиями, у него там супер все прокачано. Большую часть мы работали удаленно и в этом стиле ему удалось лучше всего посидеть. Он, как я понимаю, доволен тем, что получилось. Просто на прошлом альбоме он жаловался, что оставили гитару, где он лажанул или его прослушали, или его записанные клавиши не вошли на альбом. А в этот раз я послушал и мне очень нравится именно потому что там много Алексея. Мне тяжело слушать альбомы, где много меня. Он там хорошо поработал.



— Да, гитара прекрасная на альбоме.

— Да, вот эти переливы, аранжировки — вот это все круто. Так что респект Алексею. Мы довольны ситуацией в музыкальном смысле, в которой мы сейчас оказались. У нас 4-й альбом, он такой инди-рокерский и он нам нравится. Все остальное вокруг не очень радует. Мы скинули этот альбом чуваку из Харькова. Он написал: “Меня сейчас бомбят, я сижу в подвале, надеюсь дождаться вашего альбома”. Я ему скинул. Он послушал, заценил, сказал, что песня “Знак” про то, что сейчас происходит.



— Мне показалось, что “29” легче предыдущего альбома, порог входа ниже. Так задумывалось?

— Просто не было давящих факторов. Мы не хотели сделать что-то хайповое. Не хотели написать хит. Я написал что-то подобное, типа “хит” по каким-то там канонам — песня “Чувак”. Но это все не давящее.

Конечно, на альбоме “30” были реальные победы. Однако человек, который записывает и сводит наши альбомы, он естественно является соавтором, расставляет акценты в сведении: что выделить, что подчеркнуть, что оставить затуманенным. И в некотором смысле акценты на “30” были расставлены не так как хотелось бы.

На “29” этого удалось избежать, потому что все в принципе распылено одним слоем. Есть один сомнительный момент в альбоме — песня про “Восточную Германию”. Я знаю, что она людям будет нравиться.



— Это почти песня-мем.

— Ну, типа того. Не совсем для нас тема, а типа для людей. Прикольно заниматься творчеством, ты сам себя погружаешь и что-то выдаешь. Но в эти моменты ты не думаешь, что делаешь для кого-то, чтобы этому кому-то понравилось. А когда ты делаешь хит и думаешь об этом, ты уже закладываешь в запись какие-то клише.

Я ненавижу, когда знакомые говорят: “Тебе это понравится, кинчик скину — тебе понравится, расскажу анекдот — тебе он понравится”. Какого хрена они знают, что мне понравится?

Если ты внутренне следуешь за мыслями “это сработает”, ты будто обкрадываешь слушателей. Ты считаешь, что они проще, чем какой-то чувак, который сидит как, например, пресловутый Путин, который думает, что он повертит на своем приборе. Но это неправильно. Он обосрется. Оно может сработает, оно может и выстрелит пару раз, но в глобальном смысле оно проиграет. Артист, который это делает, оказывается в итоге дураком.

Само понятие “хит” — искусственное, внешнее. С “Крестителем” эта тема есть. Мне это интересно. Поп, как самый победивший жанр музыки, победивший рок, с чем я не согласен. Но если так считать, то у поп-хита есть определенные критерии. И у нас на каждом альбоме есть так называемый “поп-хит”. На первом у нас “Мой вейп”, с***женный у Weezer и еще у какой-то песни. Да, я просто ее с***дил. Мне просто пофиг. Это как списывание. Ты что-то хочешь списать, а в задании нужно что-то кому-то доказать. И ты думаешь: “Блин, ладно, что-нибудь с***жу и по***”. А если ты что-то странное, витиеватое рисуешь для себя на полях, то это другое. Но это не все заценят. А это просто отписка.

Другой пример — песня “Фольксваген” с альбома “23”. Это же песня про машину, поп-песни должны быть простыми. Я не хочу сказать, что это говно, но это определенная попытка работать с тем, как принято, как считается, оно должно работать. Поэтому у нас есть живой интерес — получится или нет. Например, у нас это получилось с песней “Утопия”, но это плохой пример.

Узнаваемый мотив, вставленный в песню, всегда работает, и ты становишься заложником этого всего. И тут есть дилемма — стоит или не стоит так делать. Мы это делаем, потому что нам интересно. К последнему альбому этот интерес мы распылили достаточно сильно и уже подвязали этим заниматься. Типа того.



— На “29” этот интерес еще не пропал?

— Нет, там нет таких песен, кроме “Чувака”. Но самое главное это, конечно, песня “Таблетка от зла”. Вот этот хвост, вот это вот все. Люди будут любить “Знак” стопудово. Хрен с ним. Это просто Россия, русскоязычная тематика. Нам очень нравится песня “Ночные сестры”. Мы как группа считаем, что там нормальная шугейзовая тема. Она такая легкая, скачущая и музыкально тоже. Для ребят постарше “Восточная Германия”. Хз. Ну для нас главные песни — “Таблетка от зла” и “Сестры”. В “Аквапарке” очень сложная тема. Даня придумал на ней сложный ритмический басовый ход, который играет Диана (бас-гитаристка “Арсения Крестителя”, жена Арсения).





— Когда делаешь музыку, невозможно уйти от фигуры абстрактного слушателя. Тебе так не кажется?

— Уходишь, уходишь. Я всегда ухожу. Я не ухожу от абстрактной группы, которую я пытаюсь изобразить. Oasis, не Oasis. Еще что-нибудь. Слушатели все просто челы. У меня такой отрыв со слушателями возрастной, что тут уже мне не стоит на них оборачиваться, а стоит толкать всю ***ню вперед. Хотя в этом смысле я оборачиваюсь на слушателя, мол, они могут не знать чего-то там. Каких-то базовых вещей типа The Strokes или вообще английского инди-рока. Но у нас нет такой большой молодежной аудитории, которой нужны были 10 взрывных песен с взрывными припевами. Эмоция идет внутрь. Все интровертное. Тут нет такого — ты победил, записал хит, сделал хайп.

Я хочу не думать о том, что выстрелит, и в принципе не думаю. Мы играли альбом Sonic Death и там про все, что сейчас происходит. Это вообще не скромно так говорить, но знаешь… Мир уходит из рук, ускользает. И вы играете, и понимаете, что у вас есть, чтобы самим не **нуться, только вот это. И вы это когда-то придумали, порепали, играете, может быть, будет концик, может, не будет. Но вы сейчас собрались, просто чтобы не о***вать в новостях. Вы себя ощущаете в этот момент живыми людьми, а не испуганными.

Во время осеннего тура очень много людей говорило, что вот “спасибо”, вся ***ня. Психологическая функция музыки, музыка как терапевт. Это важно. Оксимирон сказал, что не хочет давать концерты, потому что не хочет развлекать. Вот я, например, считаю, что наша музыка не развлекательная. Но я не знаю, какая у нас будет позиция (играть или не играть концерты — прим. ред.).

Функция культуры сейчас в следствие обстоятельств заострилась. Я на себе чувствую. Включаю музыку и как будто вздыхаю. Потом обратно переключаюсь на новости и соцсети и опять подключаюсь. Смысл у этого всего снова явный, как в 60-е. Я надеюсь, что завтра не умрут тысячи людей от взрывов бомб и вся эта тема завянет. Суть в этом всем терапевтическая.



— Ты говорил, что скинул альбом “29” слушателю из Харькова. Он отметил для себя песню “Знак”. Я слушал альбом, когда <стоп-слово> только началось и меня действительно отпустило. Но когда заиграла песня “Знак”, я будто снова вернулся в реальность. О чем эта песня?

— Нельзя спрашивать, о чем песня. Чтобы она работала, она должна быть открыта для трактовок. Как говорил Кит Ричардс, песня хороша тем, что какая бы у нее ни была интерпретация, она будет правильной. О чем хочешь, о том есть. Это набор образов и звуков, собранный в какую-то одну картинку. И она переливается. И этот набор либо работает, либо нет. Наша задача, чтобы работал. У песни был сюжет, но Диана попросила его изменить, потому что было слишком…



— В лоб?

— Да. Она чуть более размылась, стала абстрактнее, универсальнее, но я такие песни, если честно, не одобряю. Она вышла достаточно случайно. Просто бывают такие моменты излома, и как-то она вот так вот выходит. Хорошо ты сказал о том, что тебя альбом унес, а песня “Знак” вернула — так и есть. И я хотел бы, чтобы альбом уносил.



— В твоих интервью 2020, 2021 годов было заметно, что в тебе много разочарования. Возможно, это твое разочарование перманентно.

— Конечно.



— Ну на альбоме “29” ты будто с этим разочарованием примирился.

— Ну да, конечно, мы нашли свой инди-рок. Просто, слушай, я конечно был разочарован. Но сейчас по идее я должен радоваться. Потому что я являюсь слушателем “Эхо Москвы” с 2008 года и то, что сейчас происходит, это то, о чем говорили Немцов, Шендерович (признан в России иноагентом — прим. The Flow) больше 10 лет. Я слушаю информацию про то, что Путин <стоп-слово>, который развяжет мировую <стоп-слово> уже 14 лет.



— Уже тогда ты был с этим согласен?

— Я не то чтобы с этим согласен. Это мое инфополе. Это как религия. Это как ты ходишь в церковь и тебе там все время вещают: “Вы попадете в рай после смерти”. Я слушал “Эхо Москвы” и мне говорили: “У вас захватническая власть, это шайка врагов, вы в тюрьме”. Я иногда это говорил другим людям, когда чувствовал, что это им интересно. Или вот жену в это интегрировал.



— А до знакомства с тобой она не была в это интегрирована?

— Ну в “Эхо Москвы” точно нет. Есть разные пути развития оппозиционной российской мысли — правые, левые, центристы. А “Эхо Москва” либеральное. Либеральное в моей жизни преобладало.



— Либералы оказались правы?

— Правы оказались мои пастыри, которые это все рассказывали. Я не знаю даже что испытывать. С одной стороны я испытываю легкость от того, что я не жил во лжи. Сколько там россиян — сто миллионов? Они сейчас едут в свой ад и даже ничего не понимают. Они даже не понимают, что происходит. А я знаю, но мне тоже от этого не легче. Ну что я могу сделать? Ну, могу пойти по ***лу получить. Мы ходим иногда. Пока не проснется так называемый глубинный народ…

Со всех сторон все говорят: “Вы за***ли! Проснитесь!” С каждым часом ситуация все хуже. Типа, какие на*** укрофашисты? Какое вообще все? У людей промыт этим мозг и ничего не двигается.

Я написал на спине “<стоп-слово>” по-английски на куртке, хожу по магазину и чувствую, что люди шарахаются. Я не то чтобы какой-то радикал. Я домашний чел, но *****… Моя бабушка — блокадница, дед — блокадник, отец даже блокадник. Они бы тоже о***ли. Это посягновение на самое святое. "Лишь бы не было <стоп-слово>" и все такое. Плюс, для меня очень важна хиппи-культура. Я говорю "да" любой антивоенной повестке.



— Ты веришь в то, что народ может когда-нибудь проснуться?

— Когда зубы на полку положат, то да.



— Наверное, это будет страшно.

— Да, это будет страшно, вот только сейчас уже страшно. Страшные видео меня больше пугают, чем пару разбитых ****ьников на митинге или милиционеры в касках. Это просто ****ец. Этого просто не может быть в принципе.



— Когда началась <стоп-слово>, твоей мыслью было: “Я так и думал, я этого и ожидал, я не удивлен”?

— Нет, конечно, я удивлен.



— О чем ты думал, когда это произошло? Что ты ощущал внутри?

— Я чувствовал: “О нет, о нет, о нет, ***ец…”. Я посмотрел *** речь этого *** и с ужасом понял, что, ну, ****ец! А потом все началось как во сне. У меня и сейчас нет понимания. Какое-то чувство контузии, чувство морального изнасилования. Все ни*** не закончилось. Мы вошли в полосу кошмара. Старой жизни уже не будет. Вопрос: насколько ты сумасшедший, когда ты пытаешься жить нормальную жизнь?

Мы вчера поехали на <стоп-слово> (27 февраля). Казалось бы, вчера воскресенье, никто не работает, все всё уже поняли, гондон развязал ***, вся *****. Надо выходить. А в итоге в воскресенье куча машин, пробки и мало людей, ***ть… (шепотом) Мало людей… Чуть-чуть отойти — и город живет. Невский, где ходят непонятно туда-сюда люди, все эти обыватели. Все думают только про свою жопу.

Я не особо высокого мнения о россиянах, потому что я строю свою жизнь на тех людях, которые вне общей стройной системы, которая установилась здесь. В принципе, для меня это не новости, но мне тяжело, потому что я понимаю, что мне было бы намного легче, если бы меня бомбили, чем быть в этой ситуации. В ситуации абсолютного бессилия.

Россия — это чей-то большой брошенный шкаф, и в нем кто-то живет. Это не общество, это не народ. Ботинок упадет и они разбегутся. Их ничего не объединяет.



— И света в конце туннеля нет?

— Я *** его знает.



— Я имею в виду надежду.

— Надежда? Надежда только на <удалено>, а это запрещено и все такое. Но чтобы этот перелом произошел… Слушай, давай просто по*****м, а ты сам решишь, что можно, а что нельзя выкладывать?

Короче, мне кажется сейчас происходит смерть всего русского. После 91-го года был выбран определенный путь, и страна куда-то пошла. Даже в 94-м, когда в Чечню ввели войска. В обмен на действия власти населению давали “русскость”. Вы русские, потому что вы то-то, потому что вы это, потому что вы “можете повторить” или еще какая-то ******. Сейчас происходит умирание вот этого всего. И в рамках этого умирания я ненавижу свою часть, являющуюся русской. Из-за нее я нахожусь там, где нахожусь не в физическом смысле, а в моральном. Потому что я тоже “вата”. И эта ватная часть во мне должна сдохнуть. И много ватных частей должны сдохнуть в каждом из нас. Только тогда что-то поменяется.



— В чем выражается твоя “ватная” часть?

— В пассивности…



— Она тоже тебе присуща?

— Конечно. Я ***нный ванька.



— И страх присутствует?

— Очень много. Если бы я был бесстрашен, я был бы зарубежом, либо в тюряге. То, что я здесь, говорит о том, что я ванька. И все эти надувания мыльных пузырей, растопыривания пальцев по типу “воот, *** знает”. Не *** знает. *** знает, но не скажет. Вы, я, ты, мы ни*** не делаем. Нам типа норм. Я хочу, чтобы часть, которой норм, она умерла. Она ненормальна.

Я много пытаюсь делать из этого конфликта. Конфликт и на глобальном, и на локальном уровне и на микропсихологическом — это столкновение. Хотел помыться, но вместо этого съел пирожок. Или еще что-нибудь. Съесть яблоко или выйти на улицу. Вот эти все выборы. И каждый выбор он во что-то окрашен. В свободу или несвободу.



— Кто-то скажет, мол, ну убьешь ты этого ваньку в себе. И что? Окажешься за границей или за решеткой. И что от этого изменится?

— На самом деле, нет. Это же метафизический процесс. Сейчас такая ситуация, что ты уже нигде не окажешься. Что за границей жизни русским нет, что в тюрьме все всё понимают. И вариантов уже нет. Надо перерождаться. Это и есть отмена крепостного права, которая происходит в частном порядке. Через “Госуслуги”.





— Нет ощущения, что в России либо хаос без крепостного права, либо рабство и стыд при крепостном? Как будто другого не дано?

— Неправда. Есть даты, когда народ переставал быть тараканами и становился народом. Эти даты — революция 1905 года и Вторая Мировая “спецоперация”, скажем так. Тогда народ обрел свою самость как народа.



— Нынешний народ на такое способен?

— Если ты не найдешь эту часть в себе, то ее и не найдет тот, кто рядом с тобой. Сколько еще ***ни нам должны показать, чтобы это начало просыпаться? Я не знаю. Как мне кажется, это рождается и от коммуникации. Чем больше начинаешь коммуницировать, тем больше ты понимаешь, что к чему. Мне безумно стыдно перед всеми украинскими друзьями за то, что “оно” еще там. Мне безумно стыдно только за это. Мы виноваты во всех злоключениях. Мы будем нести совершенно справедливую ответственность. И она нас будет бить по башке до тех пор, пока мы не перестанем быть ваньками. (смеется) Когда она достучится, мы будем вести себя по-другому.



— Ощущение, что мы закомплексованный народ, который на эти комплексы отвечает озлоблением. Может, эта ситуация породит еще больше зла в нас?

— Да, мы очень закомплексованный народ. <...> Россия действительно слишком большая, но это уже другой разговор.



— Ты говорил, что <удалено> Соединенные Штаты России.

— Да, но эти разговоры — это [уголовная] статья про <удалено>. Не факт, что если это будет происходить, не будет резни.



— Думаю, будет.

— Как ни крути — везде мы живем в интересное время.



— Да-а. Ничего не попишешь.

— Ну слушай. (вздыхает) Это все равно свободней, чем та вся тянучка, что была 10, 20 или больше лет. Для меня точно 10 лет. У меня не было иллюзий относительно режима в начале нулевых. Потом я немного отошел от дел, перестал действовать. Я тусовался с чуваками, которые активно что-то делали, а я посматривал на них и думал: "Ну, *** знает". В итоге эти чуваки пошли дальше, а я пошел работать на заправку, потому что я ванька. Пока я работал на заправке, их показывали по телевизору.

Мое дело — это сфера искусства и культура. Политика находится немножко в другой стороне. Из-за БГ и этой всей петербургской ***ни у меня была уверенность, что, когда искусство слишком политизированно, оно не совсем искусство. Типа, когда картина — это просто нарисованный автозак. Я думал, что надо делать вещи потоньше. Чтобы это было искусно.



— А сейчас ты думаешь про искусство по-другому?

— Сейчас мы начали жить в чужих и своих произведениях. В книгах, в песнях. Один мой знакомый современный художник говорил, что был проект обнести Россию забором и признать произведением искусства. Еще в до <стоп-слово> времена. Сейчас это произведение искусства начинает становиться реальностью.

Если ты понимаешь эту мою отвратительную фразу, то это плохо, потому что для всего нормального мира мы <стоп-слово> и вся ***ня. И так и есть. Считать эту русскость прикольной — неправильно.



— Эта русскость в итоге проиграла?

— Она сама себе нанесла вред. Вынесли в основу <стоп-слово> паттерны. Получилась залупа — <стоп-слово> без <стоп-слово>. У современной путинской России эстетика: синий пиджак, чиновничий язык — “делается”, “сказано”; хлопок, а не взрыв — вот такая эстетика. Эстетика маленького человека. Акакия Акакиевича из “Шинели”. <стоп-слово> Акакия Акакиевича.

Я не верю, что чуваки, <стоп-слово> с российской стороны, понимают, за что они <стоп-слово>. А если они <стоп-слово> за ту ***ту, которую в них насовали на собраниях и по телевизору, то это ***та очень низкого качества.







— То есть, если <стоп-слово> — это вселенское зло, то наше зло — говенное, которое трудно романтизировать?

— Не-не. Есть много примеров банальности <стоп-слово> зла. Чиновник просто сидит, засовывает людей в печку и ему по***. В принципе, это все точно так же. Ну те же передвижные крематории. По “Эху” еще в прошлом году говорили, что Россия закупает передвижные крематории в массовом порядке. На***?

Почему, кстати, у нас спецоперация, а не <стоп-слово>? Потому что не надо оглашать потери, в <стоп-слово> их обязательно нужно оглашать. Эти все прекрасные вещи, сделанные мелким чиновником, оказываются большим-большим-большим злом. Ух, *****… (вздыхает)



— Ну сейчас роль искусства повышается, получается? Ты сам сравнил наше время с 60-ми и Вьетнамом.

— Ну да, но Вьетнам не был связан с США долгой, сложнопереплетенной совместной историей. Я просто не понимаю пока морального оправдания своих занятий музыкой. Мир ждет от меня, чтобы я <стоп-слово> и боролся с режимом.



— А не делал музыку?

— Все остальные дела — это отвлечение от главной задачи.



— Тура, я так понимаю, не будет точно?

— Пффф. Никакого тура. У нас он и не планировался. Должны быть только две презентации 18 и 26. Но пока я не знаю, подождем. (вздыхает). ***, я не знаю, чел.



— Пока нет, наверное, в этом никакого смысла?

— Для чуваков, которые придут на концик, есть смысл, наверное. Но эти чуваки должны быть <удалено>. Это все простая математика, с которой я сталкивался в начале 10-х. Все склонялось к тому, что типа “Сеня, хули ты еще не в тюрьме”? Или, скорее, хули ты не <удалено>. Все силы только на это должны быть направлены. Ну это точно не Вьетнам.

Мне пишут чуваки: “<удалено> вставайте перед танками, не выпускайте их”. <удалено> (Долгая пауза) Ну это за скобками, у нас тематика “музыка”. А у вас как сейчас сайт работает?



— Мы просто в шоке. Нет, наверное, возможности писать, что вышел новый клип или альбом.

— Я, например, пощу контент, потому что я его вижу и мне присылают. По двум причинам. Через какое-то время мне начали писать “спасибо” и т.д. Я думаю: "За что спасибо?" Я вижу это, потому что у меня есть мобила и я это вижу. Оказывается, что распространение — это тоже работа. Я как частное лицо даже не думаю о Роскомнадзоре, я это делаю для себя. У меня единственный фильтр — эстетический. Я выбираю то, что подходит.



— Иногда кажется, что все и так понятно.

— На самом деле, наверное, нет. Для многих, для молодежи, что называется, это вообще не очевидно. Это странно.

Мне хочется кокетливо опустить глаза и сказать: “Ну что вы, как это так? Ну, почитайте” (смеется) Но на самом деле я тридцати *** с чем летний мужик. Я сам могу сказать и написать. В этом смысле пусть наши слушатели почитают это у нас. Получается, что эти кокетства с очевидностью не нужны. Люди в тако-ом ******це! Ты идешь по району, смотришь в окно, а там рейв, тусовки, ***-мое. И ты думаешь: "Кто там живет, там наверное очень интересно и много людей". На самом деле у них в голове просто кисель. Они ни*** не понимают. И они, *****, 2002 года! Когда я выложил пост в аккаунте Sonic Death, и какие-то дети пишут такую *****!



— Может, это просто боты?

— Да они просто дети, и они молодые. Мысль о ботах она хорошая и профессиональная. Ты типа на войне с ботами. А когда ты частное лицо, ты все воспринимаешь на себе. Я это не воспринимаю близко к сердцу, но более молодые участники нашей группы воспринимают. Я о***ваю от наличия такой повестки.



— Ну боты, наверное, создают такой информационный фон, чтобы мы чувствовали себя одинокими в своих взглядах.

— Информационная война — это очень увлекательно и интересно. Но мне не хочется находиться в информационной <стоп-слово> и понимать, что у пенсионерок отрываются конечности из-за страны, паспорт которой у меня есть, и он единственный. Это недопустимая ситуация. Мысль про 8 лет — запущенная ***ня и она зудит, как и многие вещи в этой информационной войне. Исток у них искусственный.

<тут были слова про кто прав в этой <стоп-слово>>

Ты контркультурный чувак, любишь выделяться. Все слушают рэп, ты слушаешь рок. Все слушают поп, ты слушаешь метал. Хочешь отражать среду по-другому. Это называется выделяться. А сейчас это выходит наружу. Я даже не понимаю — это страх или какие-то спазмы непонятного летовского восторга от ощущения глобальности происходящего. Происходят большие тектонические процессы. Совок окончательно рушится прямо сейчас. Все, что было, окончательно схлопывается. На украинских каналах пишут “****** большевиков”, а на российских самолетах звездочки — это удивительно.

Мне один умный человек еще до ковида сказал, что Cоветский Cоюз, победив <стоп-слово>, взял штамм <стоп-слово> себе. До этого слова "штамм" я не слышал, а потом ковид. Действительно, штамм <стоп-слово>.

У меня есть знакомые, которые любят Cоветский Cоюз. Обращение к вам, ребята. Эти имперские взгляды в какой-то оптике и есть <стоп-слово>. История, которую нам преподносят — все вообще не так. Нам придется переосмыслять всю ***ню. Переделывать историю и выстраивать на совершенно новом фундаменте. Ты понимаешь, чувак, что Украина сейчас освобождает нас от <удалено>? Освобождает нас от ОМОНа и росгвардейцев. Они взяли это на себя. Ну ни*** себе, чувак! Этот народ нас от <удалено> освобождает, а мы сидим на горшке и репу чешем.

С точки зрения российского государства, наверное, так нельзя говорить, но мне <удалено> российское государство. Единственное, что оно делало за все это время — не сильно мешало. А сейчас оно мешает уже всем. <удалено> Хорошая фраза: “Патриотизм — это мера стыда за преступления, совершенные от имени твоего народа”. Я испытываю очень много стыда, но я и не считаю эту власть моей.

Просто у нас не очень успешная группа. Я не кокетничаю и не жалуюсь. Я слышал в 2018 году фразу Высоцкого: “Когда стране твоей горестно — позорно иметь успех”. И 18-й год — расцвет рэпа, коммерческой тематики, всем было о***нно. Нам было не о***нно. У нас был адский тур на 30 городов, мы там ужасно срались. Короче был ад. Никто не ходил и было жестко. Я услышал эту фразу и понял, что моей стране горестно. Мы были не успешны все это время. Начался Юрий Дудь, тематика “сколько ты зарабатываешь”. Сейчас все это стыдно, слава богу.

Когда Машков пришел в Театр Табакова худруком, он сказал, что театр должен быть успешным, а это полная ***ня. Успех в понимании 10-х годов — это путинский критерий, который не применим к культуре. Культура — это не вид спорта, не вид вооружений. Именно успех — это полная ***ня в культуре. Нельзя все под это подводить. У нас поэтому отчасти загублена культура. Пусть скорее все оно <удалено>.



— А разве весь мир не нацелен на успех?

— Нет. Мы ездили два раза на фестиваль Примавера. Там заслуженно большие группы. Например, Tame Impala. Я часто нацелен на что-то андерграундное, но у них есть песни, которые я считаю *****тыми, есть песни, работающие на секс-меньшинства, на гламурных людей, на любителей психодела. У них есть о***нное лайв-шоу с крутым звуком и никто ничего не украл. Это большая группа, а эти группы тебя не ***т. А когда мы видели на каком-то фестивале рэп, это было просто отвратительно.



— Это в России?

— В России.



— Не вспомнишь, кого вы видели?

— Я помню, но не скажу, это некрасиво. Это просто долбежка тупая. Просто богатые люди в России, на которых сейчас направлены санкции, не богатые, потому что они талантливые и замечательные. Они богатые, потому что они лояльные. Я говорю не как завистник и неудачник. Я могу оценить RHCP, Мадонну, Tame Impala, я зацениваю современные большие вещи, но в России есть лишь симулякр этой ***ни. Просто хайп. У нас нет группы, которая соберет сто тысяч. Ни одной. А должна быть за все эти годы типа “благополучия”. Просто много детишек, которые аудитория этой ***ни.

Я остался на том же уровне, который был в 10-м году. Тогда на мой концерт в Питере ходило 100 человек и это казалось до***, а сейчас ходит около 500 и это тоже кажется до***. Мы развиваемся вглубь, а не вширь. Много ходят на современные группы, потому что в Москве живет много людей. В Москве собирают все. Чувачок с микрофоном, прессом, смазливым лицом и пошленькими текстами соберет. Это я ужасно сформулировал, но все десятые годы как будто это и было. Группы с Asos. Какие шмотки, такие и исполнители. И они росли-росли как грибы. Безумно, бессмысленно.



— Сейчас это изменится?

— Закончилась ваша другая жизнь. Будет она как у Ремарка. Солдаты будут возвращаться в Россию. Я в детстве видел ветеранов Афгана, у меня мама психолог. Это так себе зрелище. Они принесут не свою <стоп-слово> в свои города обратно. Будет балабановская готика. А мы думали, что мамбл-рэп, бабл-поп, ***-мое, сиськи, жопы вся ***ня.

Можешь сделать эпиграфом к интервью: “Полтора часа, когда мы не смотрели новости. Это был оазис. Сейчас опять вернемся в этот *****ц”.