ATL не выпустил в этом году ни одной песни, но именно он — главный российский рэпер прямо сейчас

Наверное, вам попадались разговоры о том, как в 2022-м пугающе по-новому зазвучали некоторые песни с альбомов Нойза МС и Оксимирона, почти синхронно выпущенных в конце прошлого года. Но есть еще один артист, который раньше и точнее многих описал новую реальность и такие ее приметы как колдовскую силу телепропаганды, новый масштаб государственного насилия и страх атомной войны. Просто заранее написал самые актуальные треки про "здесь и сейчас".

О пророческом потенциале творчества ATL, которому раньше мы, кажется, не придавали большого значения, рассуждает автор этого текста — Александр Горбачев, редактор "Холода", музыкальный журналист, в прошлом — главред "Афиши", автор идеи и редактор книги "Не надо стесняться", автор телеграм-канала "Новая музыка. Максимально коротко".



1.

Я думаю, что о России-2022 хорошо рассказывают две песни.

Первая называется «Ящик», на прошлогоднем микстейпе рэпера ATL «Радио Апокалипсис» она идет третьей. О том, как телевизор формирует сознание масс, до начала войны мало говорили — и уж тем более не читали рэп: новое поколение, к которому обращается российский хип-хоп, казалось, использовало экран исключительно для видеоигр или нетфликса с чиллом. Одной из неожиданных сквозных метафор в песнях о времени в 2021 году стала Останкинская башня как игла, на которую насажена Москва (этот образ почти одновременно возник у Noize MC и Муджуса), но и тут шла речь о символе, а не о реальном эфире.

«Ящик» устроен по-другому. Ту же линию химической зависимости ATL развивает изнутри, постепенно приближаясь от других к себе: сначала взгляд с экрана отбирает разум у «бабки», потом у «твоего бати», а потом и у самого героя. В этой песне нет отчуждения, но нет и жалости — ни к другим, ни к себе: мешая цитаты из Земфиры и Владимира Путина, рэпер рисует картину обитаемой реальности, в которой паранойя оказывается доктриной, а оптимизм устроен ровно так, как в старой песне «Гражданской обороны». Телевизор оборачивается религиозным агрегатом, который забирает у зрителя волю и продуцирует чудо, — но чудо страшное. От того, насколько про сейчас тут звучат иные строчки, и вовсе пробирает: «Нужно просто потерпеть, и все мы отправимся в рай, просто-просто потерпеть — но мы охуеем вкрай, удобряя земную твердь».

Вторая песня называется «Браслеты», она тоже была на прошлогоднем микстейпе ATL.

Здесь речь идет уже про полицейское государство. ATL раскладывает по ритмической сетке приметы и мемы русской жизни последних лет: наследственное государственное насилие, упакованные людьми автозаки, чиновничья безнаказанность, борьба с инакомыслием, надзорный капитализм, аргентинский кокаин и даже рязанский сахар. По облаку тегов это практически средний агитационный ролик Фонда борьбы с коррупцией, но ощущение от песни совсем другое — вероятно, опять же из-за позиции, которую занимает по отношению ко всем этим скорбным делам автор, пребывая в них нераздельно и неслиянно. «Браслеты» — это песня не протеста, но скептического наблюдения и последовательного уклонения: в припеве лирический герой корябает на стене подъезда не освободительный лозунг, но издевательский школьный палиндром-оборотень про деда Макара. «Здесь нас никто не сохранил, не спас» — повторяет, как заведенный ATL, в финале «Браслетов», и это звучит не как жалоба, но как мантра. От того, насколько про сейчас тут иные строчки, пробирает еще больше: «И молвил Молох, сидя на хвосте: / “Отдайте мне всех своих детей / Отдайте мне всех своих детей”. / И мы отдали всех своих детей».




Да, забыл сказать, как это звучит. Это танцевальная музыка. Под эти песни потеют и мнут друг друга на танцполе.



2.

У ATL странный культурный статус. Последние семь лет он очевидная фигура высшей лиги российского хип-хопа — на одном уровне, допустим, с Оксимироном и Скриптонитом. Об этом достоверно знает любой, кто читает издание The Flow хотя бы раз в неделю, — но, кажется, об этом почти не знают все остальные. ATL — хедлайнер, который нуждается в представлении.





Что ж, давайте представим. Музыканта зовут Сергей Круппов (можно просто Сега); ему 33 года; он из Новочебоксарска. Когда-то он увлекся хип-хопом, услышав Эминема; в 2000-х делал в родной Чувашии группу, потом стал читать один при саундпродюсерской поддержке старых друзей. На этом, по большому счету, все, что известно о Круппове, заканчивается. Мы не знаем, из какой он семьи, чему учился, чем и даже где живет (вроде бы переезжал в Москву, но пишется по-прежнему в Чебоксарах). За совсем некороткую карьеру он дал наперечет интервью — и, судя по всему, не раз отказывался идти в ютуб к Юрию Дудю, который ATL не раз восхищался. В единственном видео, где Круппов пускает кого-то в свою внутреннее пространство, он произносит ровно одну фразу. Симптоматично и то, что это за пространство: студия Dark Faders, где записывается рэпер, находится в обычном чебоксарском панельном доме, в обычной квартире, обклеенной черными (это важно) блоками звукоизоляции; у подъезда — сугробы размером в человеческий рост.

Эта нетипичная стратегия, видимо, отчасти объясняет парадоксы его репутации. Эмси — это всегда человек, который говорит от первого лица, публике важно, чем обоснованы его слова. От Моргенштерна и Фараона до Хаски и Гуфа: внутренняя драма публичных биографий суперзвезд русского рэпа чаще всего определяет и его образ, и его музыку. Дополнительное отягчающее обстоятельство — то, как Круппов выглядит: в лысом парне в спортивном костюме с тяжелым взглядом трудно распознать интеллектуала, да и читает он с интонацией не то чтобы пацанской, но точно четкой. Как писал Эдуард Лимонов, «очевидно, мое лицо красноречиво выражает, что я всех их ебал».

Между тем в реальности ATL — один из самых высококультурных и влиятельных музыкантов в российском хип-хопе. Мне кажется, что в своих песнях ATL объединяет все лучшее, что сумел придумать русский рэп на пике своего развития, все то, что делает этот жанр отдельным и ценным. Подобно Скриптониту, Круппов очень внимательно относится к музыке и разработал свой звук, который никак не свести к займам. Подобно Оксимирону, он шарашит двойными рифмами, цитатами и отсылками, плетет плотнейшую вязь из слов и смыслов, замешанную равно на поп-культуре и неочевидной литературе; ATL — автор, возможно, единственной песни, где в трэп вплетена отсылка к Дмитрию Александровичу Пригову. Подобно «Касте», Круппов умеет сочинять песни как нарративы — с героями и сюжетами; правда, героями этими зачастую становятся трупы, убийцы и аддикты. Подобно всем этим именитым коллегам, ATL создал свою тусовку: неформально ее называют «Белой Чувашией», и люди, которые в нее вливаются, всякий раз начинают транслировать все тот же ритмичный чебоксарский вайб.

Собственно, этот вайб — наверное, важнейший компонент вселенной ATL. Когда-то Круппов, взявший себе сценическое имя в честь центра американского южного рэпа Атланты, был одним из первопроходцев трэп-звука в России: есть версия, что триумфальное шествие этого жанра по стране началось в 2013 году, когда будущий директор Фараона организовал совместный концерт ATL, Hash Tag и Yanix. Сейчас вспоминать об этом странно, хотя бы потому, что с точки зрения словарного запаса и общей глубины мышления разница между ATL и какими-нибудь звездами «новой школы» — как между поэтом Михаилом Ереминым и семиклассником. Однако отправная точка тут важна — хотя бы для того, чтобы восхититься, как далеко от нее ушел Круппов.

Пока другие соревновались в том, кто быстрее переведет на русский новую заокеанскую фишку, ATL двигался вглубь и увязывал международный клубный звук с местным культурным кодом. Любовь россиян к тяжелым цифровым басам, которые пилят по ушам и поднимают на уши, — в диапазоне от хардбаса и лесных транс-фестивалей до клуба Mutabor — предмет для отдельного исследования, и ATL это исследование проделал. Музыка, которую делает его постоянный битмейкер Ripbeat (а раньше делал дуэт Dark Faders), — это путешествие по сумеречной российской дискотеке во всех ее проявлениях: от ностальгического драм-н-бейса и вездесущего пситранса до аккуратного микрохауса и злоебучего дабстепа. Это звук одновременно монохромный и многогранный: в каждом альбоме ATL найдется несколько песен, которые гарантированно разорвут на части клуб, — при этом, если прислушаться к ним пристально, можно найти разработку находок хоть Burial, хоть Алека Эмпайра, хоть Юрия Усачева (собственно, и кальян-рэп к своему миру ATL блистательно приспособил — см. песню «Обратно» про человека, который проходит через ломку). На этих пульсирующих железобетонных битах и витийствует Круппов со своим уникальным флоу: он каким-то образом умудряется выстраивать фонетический ряд так, что зачастую словно бы очеловечивает электрический напор музыки; если охарактеризовать манеру ATL одним словом, он именно что стелет.

Траектория творческого развития Круппова любопытно параллельна с тем, что происходило в соседнем с хип-хопом культурном поле. В 2015 году, поучаствовав в так называемом «перевороте игры» с альбомом «Марабу» и выведя свой звук на массовую аудиторию, ATL еще и причастился к судьбе нового русского рейва, фактически указав на прямую связь между энергиями провинциальных дискотек и модных московских танцполов, где как раз тогда процветали мрачная и тяжелая танцевальная эстетика в духе вечеринок «Скотобойня». IC3PEAK, Oligarkh, GSPD, Нейромонах Феофан и прочие дети рейва: ATL одновременно продвинул и легитимировал этот звук.

И как и лучшие из новых рейверов, пришел от страшной русской сказки к страшной российской реальности.



3.

Сегодня ATL — самый актуальный российский песнописец. Основные темы его песен — это кошмар, апокалипсис и смерть, либо неизбежные в будущем, либо происходящие в настоящем, либо уже случившиеся (в первой же песне альбома «Марабу» человечество погибает в ядерной войне). Убежать невозможно, потому что внутри — свой отдельный ад, а вовне — холодный жестокий космос. На своих же собственных костях и пепле ATL выстраивает колоритную мифогенную эстетику, берущую понемногу из всех жанров искусства, чей основной хлеб — мрак и ужас. У писательницы Аллы Горбуновой была такая фраза: «Иногда, когда я думаю о зле, я чувствую себя странно, как будто речь идет о невообразимо прекрасной катастрофе» — это как будто сказано про особенную чувствительность ATL.

Впрочем, я забежал вперед. Вообще-то основная тема ATL — это, конечно, наркотики. При всем богатстве выбора никто из русскоязычных эмси не описывал так ярко разнообразные способы и эффекты употребления, видения и отходняки. При этом вещества здесь нужны не столько чтобы сбежать от реальности, сколько наоборот — чтобы увидеть и принять реальное как невозможное.





Ребенок баттл-рэпа, Бафомета и Егора Летова, ATL в своих песнях рисует ирреальную реальность того ада, что рядом: «это не Серега грустный, это язык такой суровый русский». В его фантазмах, завязанных на Сорокине, Мамлееве и книжной серии «Альтернатива» (в этом смысле Круппов внезапно оказывается еще и хранителем наследия Ильи Кормильцева), Россия оказывается территорией мрачного мифа, землей, одержимой демонами, полем битвы мистических сил. Здесь все не так, как должно быть, здесь изо всех щелей лезут жуть и безумие, именно поэтому здесь рождаются эти песни. Это место беды и гибели, пространство гоббсовской войны всех против всех — метафорической и реальной; эти песни настолько уместно звучат сейчас именно потому, что даже любовь здесь описывается, например, так: «Многомегатонный стон ее ракетами пронзит поднебесье». С музыкой вся эта макабрическая эстетика тоже, конечно, соединяется: в битах ATL постоянно мерцают призраки, это в каком-то смысле хонтологический рэп.

Важно, что во всем этом много непосредственно физического переживания. При всей литературной насыщенности ATL — это очень телесная музыка, она напрямую апеллирует и к биохимии, и к коллективной энергии танцпола. Собственно, именно эта энергия и оказывается путем если не к спасению, то к облегчению: мертвые мало чего умеют, но они все-таки умеют танцевать — или, как пел совсем другой автор, нас, рейверов, атомной бомбой напугаешь едва ли.

В 2012 году, когда накануне инаугурации Путина на третий срок московский ОМОН жестоко разогнал очередную протестную демонстрацию на Болотной и появилось первое подозрение, что будет хуже, мы собрали для журнала «Афиша» номер с гражданскими манифестами разных известных людей. Среди них был и журналист Юрий Сапрыкин — его текст назывался «Десять вещей, которые спасут Россию»; сейчас эту интонацию назвали бы постиронией. Среди прочего там был такой пункт: «Россия — территория экстремального; место, где удается выживать “несмотря на”, и поскольку все усилия уходят на преодоление этого “несмотря”, ничего другого здесь, в общем, не происходит. И хорошо, что не происходит! Для так называемого цивилизованного мира Россия может оказаться единственным островом, где можно вернуться в реальность, почувствовать прикосновение Настоящего». Так писал Сапрыкин, предлагая сделать из России «офлайновый заповедник». Примерно так же выглядит промофильм к альбому «Лимб»: песни ATL — как будто путеводитель по этому заповеднику.

В общем, Сега — это и есть подлинная русская народная галлюцинация.



4.

Саймон Рейнольдс рассуждал о рейве как переживании: «Жить в “сейчас”, без памяти и тревоги о будущем, — это в буквальном смысле инфантильно». До поры до времени так был устроен и рейв ATL: со своими чертями, упырями, духами и нежитью его универсум существовал как будто вне времени, в перманентном моменте трипа. Однако мало-помалу дым, выпущенный из легких, начал развеиваться — и в песнях обнажилась окружающая реальность во всей ее костистой неприглядности. Иначе говоря, «пока песни эти пел, я случайно повзрослел» — а взрослый человек обычно склонен видеть немного больше.

В последних двух (и лучших) записях ATL, альбоме «Кривой эфир» и микстейпе «Радио Апокалипсис», государственное насилие и новостной тревожный фон начинают проникать даже в наркотические метафоры и оголтелый густопляс: «Нас реальность, старичок, травит будто “новичок” / Мы сидим в горящем доме с депутатом, пьем чаек»; «Забивался самый бодрый стафф / Тут жестко, как дубинкой — демонстранта»; «Кофеек повязал, будто злобный полицай» — и так далее. Даже в тех песнях, где впрямую этого нет, то и дело дает о себе знать какой-то общий национальный фатум: самая пронзительная, на мой взгляд, вещь ATL — это «Под небом салатовым», исключительной силы исповедь поколения, лишенного исторического шанса.





Как это бывает со всяким большим автором, ATL лучше всех говорит сам за себя. Вот, например, какое описание окружающей жизни можно сложить из его песен.

Это столбы дымящихся заводов держат небосвод, это бесконечность заборов, что держит нас, как скот. Тут Старший Брат сидит-цепляет птеродактилем среди цыплят: астронавтов — в пионеры, в октябрят, чьи локти в ряд. Однажды тут заныкаться уж будет некуда, но нам на это как-то ультрафиолетово. Мы тут поминаем заранее, ведь мы тут помираем заранее. Все мы несемся в пизду, но в итоге разлетимся к хуям. Мы стопудово против войны, но мы по обе стороны баррикад. Вечеринка движется к каннибализму, мясом сочным своим оно не будет брезговать. А был целый план Барбаросса на дом на колесах: поднять бы парус под солнцем, но ты на дно напоролся. Так хотелось разложить себя по нотам, но разложился на жиры, белки и углеводы. И вырос на боку Отчизны ядерный аппендицит: я думал, это праздник жизни — оказалось, геноцид.

В том же 2012 году, через пару месяцев после Болотной и манифестов, я отправился брать интервью для той же «Афиши» у Басты и Гуфа. Разумеется, речь зашла и о политике. «Государство, наоборот, нам должно приплачивать за то, что мы являемся зеркалом и мониторим происходящее в стране, — сообщил Баста, сидя в кожаном кресле в студии Gazgolder. — Можно не проводить никакие исследования — чем люди занимаются, что их интересует, чем они живут. Слушайте наши песни — там все есть».

Это было правдой — и это стало одной из причин того, что в последующие годы российский хип-хоп успешно поглотил более-менее всю популярную музыку в России. Как ни трудно это признавать человеку, которому кажется, что 24 февраля полностью и навсегда изменило жизнь в стране, это правда и сейчас. Русский рэп во время войны остается адекватным слепком своего общества — и этот слепок подтверждает данные соцопросов: большинству более-менее все равно. Говорят в основном те, кто и так выходил на площадь — Noize MC, Oxxxymiron, Влади, Локимин; какую-то атмосферу темных времен можно услышать в последней EP Miyagi и Эндшпиля. Всех этих людей слышно, но это явное меньшинство; остальные рэперы, как прежде, грозятся бифами и диссами, клипами, релизами, читают про сук, деньги, цацки, траву и прочие будничные вещи. Тот же Баста всю дорогу просто соблюдал режим тишины — а когда сообщил, что «смотрит кино дальше», получил на орехи от милитантных патриотов; вероятно, тишина продолжится. Самый яркий российский хип-хоп-альбом в этом году выпустил артист Куок, и по нему совершенно не скажешь, что 2022-й чем-то отличался от 2021-го. Самые популярные — Фараон, который продолжает выяснять отношения с собственным величием без всякой поправки на реальность, и Моргенштерн, который продолжает играть в Моргенштерна. Я не обвиняю, я констатирую.

ATL и в этой ситуации остается одновременно вместе со всеми и полностью отдельно. Он не уехал, но он и не промолчал. Его твиттер после 24 февраля состоял из скорбного сарказма, цитат из сорокинского «Доктора Гарина», поддержки антивоенных инициатив Нойза и Оксимирона и собственных пророчеств; в мае Круппов объявил, что переносит концерты из-за отсутствия моральных сил; на этом вещание прервалось. Моральные силы в итоге появились, и концерты все-таки состоялись. Московское выступление проходило 23 сентября — через два дня после объявления о мобилизации. «С очень большой вероятностью мы топчем сейчас в последний раз», — сообщил зрителям ATL. А потом зарядил песню: «Отдай себя полностью демонам, что рвут твои полости медленно».

Я понимаю, что пытаюсь сейчас как-то отделить ATL от других рэперов, выступивших против войны, и объяснить, чем он лучше и важнее; и я понимаю, что это не слишком получается. Он не писал (пока) прямых антивоенных песен, не выступал на акциях, не подпадал под статью; концерты переносил много кто — и в том, что они вообще в итоге состоялись, многие усмотрят моральное преступление. Наверное, честнее всего будет сказать так. После того, как началась война, мне стало особенно тяжело воспринимать тексты и заявления, сделанные от имени «мы». В этом всегда видится некий перенос ответственности с личной на безличную — и в этом чувствуется некоторая нечестность: раз уж катастрофа случилась в том числе из-за атомизации общества, откуда тут взяться «нам»? Единственное пространство, где это «мы» как будто все-таки возникает, — это пространство музыки как неизбежно разделенного переживания. В песне ты никогда не один; в песнях ATL, которые организованы как коллективный телесный опыт, — тем более. В 2022 году именно ATL создавал для меня самое честное «мы» — потому что эти «мы» смотрят злу прямо в лицо и признают, что зло победило.





Последнее большое интервью Сергей Круппов дал в 2017-м Андрею Недашковскому — киевлянину, который много лет делает лучшие разговоры с российскими рэперами (это очень симптоматичное обстоятельство). Заканчивалось оно вот чем.

— Всегда хотел у тебя спросить: как думаешь, в ближайшие 5 лет с неба таки упадут ракеты?

— Знаешь, вероятность высока. Но я очень надеюсь, что нет.

Песни ATL учат тому, что оправдываются обычно не надежды, а опасения.



P. S. Мир ATL полон мистики, здесь вряд ли бывают случайные совпадения. В день, когда я отправил редактору The Flow этот текст, рэпер прервал молчание и завел телеграм-канал, а потом — выложил видео с фрагментом новой песни. Звучит она в машине, которая смотрит на обледенелый безлюдный урбан. Текст такой: «Мы втоптали в грязь нашу боль. Я не прощаюсь, но, быть может, танцую последний раз, пока мы сами не вернулись в эту грязь».



Автор благодарит Нину Назарову, Николая Редькина и Даню Порнорэпа за мысли и поправки.