"Власти выдавливают последнюю прибыль из расизма": Dialtone об альбоме к столетию резни в Черном Уолл-Стрит

Альбом “Fire In Little Africa” вышел в мае. Это релиз без больших звезд, да и в целом не было ощущения, что у него много шансов зацепить аудиторию из России. Мы написали о нем, потому что на самом деле там немало симпатичных песен. А еще — из-за предыстории проекта, которая попала даже в сериал "Хранители". А вскоре после этой публикации с нами связались представители проекта и предложили интервью с исполнительным продюсером “Fire In Little Africa” — американским рэпером Dialtone, чтобы обсудить релиз, трагедию в Талсе и текущее положение дел в городе.

В мае 1921 года в городе Талса в штате Оклахома произошел вооруженный конфликт между белым и темнокожим населением. В нем применялись не только стрелковое оружие, но и авиация, а закончился он огромным пожаром.

По поздним подсчетам, в погроме погибли около 300 темнокожих людей, еще 800 были ранены, сгорели более 1200 домов, более 200 были ограблены мародерами. Насилие продолжалось в течение двух дней, пока в Талсу не были введены войска Национальной гвардии.

Поводом для кровопролития стало задержание 19-летнего чистильщика обуви Дика Роуленда. Его обвиняли в изнасиловании 17-летней лифтерши Сары Пейдж. Когда парня доставили в суд, собравшаяся там белая толпа потребовала выдать его для линчевания.

Северный пригород Талсы называется Гринвуд, и сто лет назад он был известен как “Черная Уолл-стрит” — в районе жило большое число обеспеченных темнокожих людей. Законом им было запрещено жить вместе с белым населением. Этот район стал мишенью для толпы.

История погрома в Талсе не преподавалась в школе и позже о ней не писали в газетах. Память о ней сохранялась только среди выживших, а расследование событий начали лишь в середине 1990-х.

Проект “Fire In Little Africa” обращается к истории погрома в Талсе. Его создатели собрали сообщество артистов, с которыми осмысляет трагедию в одноименном микстейпе, а также серии подкастов и арт-проекте.





— Русскоязычная Википедия называет события в Талсе “расовыми беспорядками”. В американских медиа я читал, что этот термин неверно описывает события и выставляет жертвами не тех людей.

— Их действительно называли расовыми беспорядками первое время после случившегося. Так резню называли и в 90-е, и в 2000-е. Но взгляд на события стал меняться. Сегодня, в 2021-м уже всем понятно, что это была резня и ее нельзя называть иначе.



— Как одно судебное слушание об изнасиловании переросло в массовую резню?

— Примерно в то время с 1918 по 1921 случались похожие истории. Если темнокожий парень встречался с белой девушкой и об их отношениях становилось известно публично, его часто обвиняли в изнасиловании. Такое обычно не одобряли.

Сто лет назад в США убийство темнокожих людей не считалось противозаконным. То есть можно было обвинить человека в преступлении, убить его, и проблем бы не возникло. Обычно нарратив с изнасилованием использовали для пропаганды и сокрытия реальных событий.

Нечто похожее происходит и сейчас, когда в крови жертв полицейского насилия находят наркотики. Но ведь это не оправдывает убийство!



— Как это случилось с Джорджем Флойдом?

— Да, например.

Даже здесь в Талсе был аналогичный случай, когда сотрудница полиции застрелила парня по имени Теренс Крачер. Когда трагедия стала публичной, сторона защиты стала рассказывать, что в его крови нашли наркотик фенциклидин (PCP). Но полицейские же не знали об этом, когда стреляли в него, так какая разница? Это нарратив используют до сих пор.



— Я понимаю, что сто лет назад белые американцы относились к темнокожим очень враждебно. Но не понимаю, как это превратилось в массовое убийство.

— Мне кажется, это была военная операция. Они собирались это сделать, у них даже были готовые планы бомбардировок.

Насколько я понимаю, существовала ненависть к темнокожим людям и к Талсе, в которой собралось состоятельное население. Как будто у убийц была миссия.



— Я читал, что некоторые городские власти того времени состояли в Ку-Клукс-клане.

— В то время это не считалось зазорным. Я думаю, федеральное государство было не против, если какие-то белые радикалы сделают работу за него.



— Ваша бабушка пережила эту трагедию, да?

— Да. От нее я узнал, что у моей семьи было семейное дело в районе. Родственники моего отца владели аптекой, а у близких моей мамы была одна из первых шиномонтажек и заправок. Эти заведения были уничтожены в пожаре.

Я сменил кучу работ, прежде чем нашел себя. Когда я узнал, что потеряла моя семья, я… Я ведь мог быть фармацевтом или заниматься автомобилями. Эта мысль сильно ударила мне по голове.





— Впервые о трагедии в Талсе я узнал два или три года назад. Событие такого масштаба должно быть в учебниках истории, а не исчезать без следа. Как такое случилось?

— После того, как это случилось, немногие остались восстанавливать район. Но их могли убить, если бы они много об этом говорили.

Мой отец хотел, чтобы его дети знали о резне. Но для нас это звучало как сказка, будто такого и не могло быть на самом деле.

Позже, когда я уже вырос, мы стали больше интересоваться историей города и копать глубже. Мы работали над проектом последние пять лет накануне столетия.

Она дала нам чувство какой-то нацеленности и принадлежности, с нами будто собралась вся Оклахома.



— Я знаю, что не все школьные учителя готовы включать историю резни в курс.

— Ну да, некоторые люди во власти все еще не хотят это принимать. Иногда ты встречаешь понимание и людей, которые за это борются, а иногда многое поворачивается против тебя.

В середине XX века власти даже построили трассу сквозь Гринвуд, несмотря на движение за репарации пострадавшим. Мэр просто ответил: “Неа”, сказал, что репарации разорят город. Чел, по-твоему, а чем тогда была резня?

В городе по-прежнему идет борьба, но люди во власти все еще играют в свои шахматы и гонятся за властью и деньгами.

Место, где я вырос и живу сейчас, север Талсы, похож на пустыню. Там ничего нельзя купить, чтобы поесть, тебе нужно пересечь весь город. Тяжело жить здесь и смотреть на то, как Гринвуд развивается, какие средства они вкачивают и как они расходуются без контроля темнокожих жителей города.

Они даже построили здесь большой музей, но кажется, к нему никто из нас не имеет никакого отношения. Будто нам говорят: “Смотрите, что мы с вами сделали, но мы на этом еще и заработаем”. Это жестоко.



— Как история отразилась в альбоме?

— В эмоциях, которые мы хотели передать им.

Например, песня “Elevator”. Сегодня существует мнение, что между [темнокожим чистильщиком обуви и белой лифтершей в 1921-м] не могло быть симпатии, они не могли быть парой и любить друг друга. И мы попробовали рассказать их историю современным языком.

Песней “Shining” мы попробовали передать вайб процветающей Черной Уолл-стрит. Ее звучание переносит меня куда-то в Гарлем 1920-х, куда люди приезжают в надежде разбогатеть.

Сквозь альбом мы проходим путь от того, что было до резни, что случилось во время, чтобы было после. Между 1950-ми и нашими днями Гринвуд превратился в зону военных действий, он был просто осквернен. И мы пытались его запечатлеть.

Еще можно заметить, что мы пробуем заглянуть в будущее и представить, как оно может выглядеть, если нашу борьбу поддержит весь штат.

Это то, что мы хотели представить — что множество разных людей может оставить разногласия и работать на общую цель. Это наша общая работа, людей со всей Оклахомы.

Альбома бы не случилось, если бы у нас не было объединяющей истории. У артистов есть собственные цели и пути к тому, чего они хотят добиться своей музыкой. А эта центральная история дала нам всем общую цель.



— Поэтому обложка FILA так похожа на “To Pimp A Butterfly” Кендрика Ламара?

— Есть такое известное фото “Темнокожие предприниматели Гарлема”. Давным-давно они собрались для общего фото на ступеньках своих заведений. Мы стремились сделать похожее изображение.

Мой друг Стеф работает в поместье, которое за нами на обложке. Раньше оно принадлежало главе местной ячейки Ку-клукс-клана Тэйту Брэйди, а теперь дом купил игрок “Ковбоев” Феликс Джонс. Мы писали песни в этом доме, писали картины, занимаемся там искусством. Вот так мы меняем нарратив вокруг этого здания..





— Почему вы решили, что альбом — хороший способ отметить трагедию в Талсе?

— Я думаю, можно многому научить через музыку. Когда тебе 30, ты не умер и не в тюрьме, хочется лучшего для себя, хочется принести пользу.

Местные, кому сейчас от 5 до 30 лет, все еще связаны с уличной преступностью и не очень интересуются историей. Им не важно, что о событиях в Талсе 100 лет назад говорят во всем мире, что в городе есть сообщества.

Музыка для нас это способ обратиться к ним. Я думаю, что нам, Черной Америке, стоит больше обращать внимание на молодежь, потому что они наше будущее. Иначе они станут старше и сохранят прежний образ мышления, если для них ничего не изменится и они не найдут себе себя.

Мои племянники запросто процитируют любой трек с радио. Так что мы сделали альбом для них. Поэтому важно, что у нас есть история Талсы, которую знает весь мир.

Если мы хотим найти какое-то решение для себя, для Черной Америки, то этот альбом может быть руководством к действию. К тому, как мы можем относиться друг к другу, к деньгам. Вот что мы видим в истории Гринвуда. Если мне нужно купить еды, то на 90% я пойду и сделаю это у знакомого темнокожего парня. Чтобы мы делились деньгами друг с другом и вместе их преумножали.



— Я сейчас вспомнил эпизод шоу Киллера Майка, в котором он пытался прожить день, пользуясь услугами только темнокожих бизнесменов.

— И не смог!


— И спал на лавке в парке к концу серии!

— Вот это и было главное в Гринвуде. Там был большой отель, могли помочь оформить налоги, почистить обувь, сходить в кино. В районе было всё.


— Я видел, что в ваш проект кроме альбома входил подкаст.

— На самом деле два подкаста. В одном мы общаемся с артистами, а другой документальный и построен вокруг людей, которые помогали нам найти информацию.

Еще мы подготовили учебный курс для школ. Плюс, я также занимаюсь искусством, и у меня будут выставки в Лос-Ангджелесе и Нью-Йорке вместе с музеем Грэмми.



— 3 лучших артиста в Талсе прямо сейчас?

— Я думаю, Hakeem Elijuwon и St.Domonick, зацени их в “Reparations”. Мы хотим достучаться до нового поколения, и эти парни — его лидеры,

Назову еще Jarry Manna и Parris Chariz. Мы знали всех четверых еще детьми и очень рады, что они присоединились к нам в важной работе.



— Самый большой расовый конфликт в русском хип-хопе был связан с Талибом Квели. Его суть сводилась к тому, что белый парень не может быть расистом, если вокруг него вообще нет темнокожих. Можешь прокомментировать?

— Я понимаю, что речь о том, что если ты близко не живешь с темнокожими людьми и не интересуешься тем, как они живут. Я вижу такие мнения у белых американцев.

Но многие недооценивают интернет и коллективное сознание молодежи. Мы не то чтобы все дружно живем в одном кругу, но уже понимаем, что власти годами кормили нас ложью и сейчас выдавливают последнюю прибыль из расизма.

Люди моего поколения понимают, что то, что случилось 100 лет назад, было кошмаром. И что поэтому мы каждый день стремимся помогать своим близким, тем, с кем пьем и спим.