Тексты

7 главных цитат из интервью группы Хлеб "Афише Daily"

В новом альбоме "Звезды" Хлеб сменили безудержное веселье на сентиментальные песни о любви — тоже, впрочем, не вполне серьезные. О том, как это произошло они рассказали в большом интервью — вот самые интересные моменты оттуда.

Полностью интервью можно прочесть по ссылке


Новый альбом и прощание с юмором


Кукояка: Суть в том, что мы остаемся честны по отношению к себе. Если мы делаем "AirPods" — это значит, что нам чертовски нравится делать такие вещи... Фиг знает, время покажет, стоило нам оставаться заложниками образов или делать то, что мы считаем нужным. Мы пока выбираем второй путь.

Шулико: Но все равно есть ощущение страха за Stadium — оно усиливается, когда разные люди в разных местах в разное время спрашивают: "Вот вы же изменились, да?" С таким тонким-тонким намеком, что это уже не тот Хлеб.

Кукояка: Но в случае с новым альбомом мы слишком часто сталкиваемся с такой фразой: "Непонятно, для какой это аудитории". Финальный момент апатии был, когда мы пришли на один из крупных мейджоров, который к нам очень хорошо расположен, они готовы забрать альбом, заплатить большой по нашим меркам аванс за него. Но они сопровождают это одной фразой: "Мы тоже не понимаем, для кого это. Мы не знаем, как с этим работать". После этого мы ушли, и у нас былая такая апатия от того, что никто, кроме нас, не чувствует этот альбом, и поэтому мы решили забрать его с мейджора и уйти в самостоятельное плавание. Мы отдадим его людям, а дальше будь что будет.


Почему альбом без фитов

Кукояка: Был переломный момент на альбоме "Пушка". Я настрадался больше всех — я пошел ко всем своим кумирам просить фиты, а они все отказали по разным причинам. Мне это так причинило боль, что я решил больше никому не предлагать фиты.

(про самый обидный отказ)

Трифонов: Баста?

Кукояка: Нет, там как такового отказа не было. Баста просто суперзанятой человек. Он же изначально согласился сделать куплет на "Плачу на техно": он сказал, что это золотой хит, который не нуждается в его куплете, но "если вы хотите"… Он накормил нас тогда креветками.

Шулико: Креветки были в соусе песто.

Кукояка: Да, очень вкусные. Самый болезненный отказ — Влади. Он сказал, что "Хлеб" — это жесткач, за гранью. Мне стало так обидно, что он не разделяет юмор. Мы в своих песнях никогда никого не оскорбляли. Мы ему тогда поставили песню "Хочу прическу как у Фараона": нам казалось смешным, если будет читать куплет лысый чувак.

Он тогда отказал. А я все свое подростковое становление слушал Касту, вспомнил недавно, что в кошельке за каким‑то хером носил фотографию Шыма.

Трифонов: Я за фиты, но надо делать такие фиты, как "Мохер". Я его очень люблю, и он шокирующий. Когда мы еще работали в Good Story Media, мы поставили продюсерам, с которыми работали. Во-первых, они из Перми, а в Перми более консервативные люди, чем в Москве. Во-вторых, они взрослее нас и, когда услышали трек, вообще остолбенели, кажется. Этот эффект мне нравится. Если у нас будут такие треки, я бы еще кого‑нибудь позвал. Только не знаю кого.


О конкуренции на поле комедии

Трифонов: Мы буквально сегодня это обсуждали, когда Дэн включил нам новый куплет OG Buda.

Кукояка: Я полгода назад я говорил пацанам: парни, мы выбрали верный путь — все идут в комедию, а мы в освободившемся поле поиграем в нытиков. Мы ехали и слушали OG Buda, он читает: "Соси мою жопу, ты выглядишь как Покахонтас". Через несколько строчек: "Я гик, соси мою писю, пока я играю в компьютер". Это высший уровень!

Трифонов Нам нравится, что люди стали более раскрепощенными. Это проблема для российского менталитета. Людям тяжело смеяться над собой и воспринимать с легкостью свои недочеты. Надеемся, что наш вклад в это есть. Это прекрасно, когда люди раскрепощаются: у них тогда рак может не образоваться.

Кукояка: При этом сейчас какая‑то совершенно дурацкая тенденция прессовать комиков, подтягивать за слова и высказывания. Мы тут написали песню, где выдумали имя и фамилию человека — ту самую, про дикпик.

Трифонов: Да, школьника зовут Столяров Максим.

Кукояка: Позавчера мы встречаемся на студии, и Полина, наш пиар-менеджер, говорит: "Ребята, вы знали, что Столяров Максим — это менеджер Инстасамки?"


О том, как люди массово обижаются на юмор

Кукояка: Я сейчас переживаю о том, как все меняется: мы с пацанами начинали в том интернете, когда была абсолютная свобода. Можно было говорить что угодно, шутить как угодно и над кем угодно. Сейчас лучше подумать над всем, чем потом что‑то произойдет. Сейчас этот компромиссный момент сказывается на тебе как на комике. Я вчера заливал влог, и там был небольшой неймдроппинг, совершенно безобидный. Но я позвал жену и попросил оценить.


Что они сами будут делать, если их кто-то обидит

Кукояка: Вообще ничего. Не было ни одного человека, которому мы бы публично ответили. Я помню, когда один человек очень сильно уделял внимание нашим персонам, и он жестко топил. Как это воспринимается в публичном пространстве: если ты молчишь, значит ты неправ, поделом тебе. Все принимают громкую сторону чаще всего. Я помню, мы долго обсуждали эту историю: Саня говорил, что надо идти в суд.

Шулико Я помню, мы в машине ехали и обсуждали ситуацию. Возвращаясь назад, я вспоминаю твою позицию: нужно просто сесть напротив этого человека и поговорить с ним. Даже, может быть, отвлеченно.

Кукояка: Я уверен, что в 99% случаев такого общения весь конфликт сойдет на нет.


Вернутся ли на ютуб, если альбом не выстрелит

Кукояка: Невозможно спрогнозировать наше поведение. У нас были метания. Я говорил: пацаны, давайте делать шоу. По моей теории надо производить много шума, много контента. Какой бы ты клип красивый ни снял, он теряется в пятницу среди всех остальных релизов.

И я говорю: "Кирилл, давай сделаем [шоу]". Кирилл говорит: "У нас много работы сейчас". И мы не стали ничего делать.

Трифонов: Неправда, просто он импульсивный. Он может сегодня сказать: "Давайте делать", — а завтра: "Я передумал".

Кукояка: Я такой, да. Не знаю, как пойдет если Adrenaline Stadium скажет: «Идите в жопу, вы ничего не собрали» — и [концерт] отменится. Ну я утрирую.

Шулико: Я тут недавно с женой поговорил. И рассказал ей такие же опасения: что будет, если наша аудитория возьмет и уйдет? Настя сказала гениальную вещь: "Ну придет новая". Так же как пришла эта аудитория. Главное, что мы делаем то, что нам нравится, — уже десять лет. Пока что мы не били мимо.

Например, Фейс: сначала он гиперпопулярный, потом делает альбом и уходит в ноль, выходят новые песни — и они снова в топ-100. Не было бы успеха, если бы нельзя было его сравнить с падением.

Кукояка: Мы переживаем очень интересное время. Мы попали в зону комфорта: концертный график, гонорары. А сейчас у нас нет заработка и не будет его до ноября: и мы такие — интересная ситуация. Это странно. Мы находимся в стрессе, но это приятный творческий стресс, который побуждает тебя делать много и кайфовать от процесса.


О песне "200 ден"

Кукояка: В момент написания альбома мы, кажется, потеряли курс и начали слушать чужое мнение, опираться на него как на свое. Это нас выбило из колеи. Речь о "200 ден" и о том, что было позже, когда мы каждую песню начали согласовывать. "200 ден" была ради маркетинга. Мы слушали людей знающих и незнающих, лейблы. В итоге мы абсолютно потеряли себя. Мы отдали это миру, а мир: "Серьезно? Про колготки поете?" В итоге никакое радио ее не взяло, каналы не взяли, никто не взял. В итоге сидим мы, три дурака, которые послушали всех и все, сделали все, что не близко нам, а обвинить-то и некого, кроме нас. Я смотрю на нее в iTunes и думаю: надо делать так, как считаешь нужным, а не "200 ден".



"Намечали артистам стрелы, типа напугать", убеждали подписать контракт не читая, не возвращают права на песни Тимы Белорусских и подсовывали Фейсу договор, пока он был пьяный — такие истории попали в интернет после того, как Моргенштерн объявил войну паблику Рифмы и Панчи и их лейблу
Обвинил паблик в нацизме и в том, что его лейбл "душит" музыкантов. Хочет добиться "правосудия"