Поэзия в подъезде у кента. Как Хаски сделал рэп русским

Черно-белая картинка. Бритый налысо парень бесновато танцует на протяжении трех минут, будто пародируя “Hotline Bling” Дрейка. Его движения похожи на языческий ритуал сельских дискотек, произносимые им слова — на заклинание. “Черным-черно, черным-черно, черным-черно, черным-черно”, — в полутрансе повторяет он под бит с запитченным сэмплом и каркающие эдлибы. Идет 2016 год, мы записываем новое имя — Хаски.

Годом ранее в русском рэпе произошел так называемый “переворот игры”. Каждый понимает его по-своему, но все сходятся в одном — в 2015-м вышло несколько отличных альбомов, забронировавших место в пантеоне жанра. Оксимирон сочинил текстоцентричную антиутопию “Горгород”, Скриптонит растворился в инди-роковом трипе “Дома с нормальным явлениями”, ATL перенес танцы на костях в мошпиты на “Марабу”. За скобками ноябрьского переворота остались два не менее самобытных альбома: трагикомедия в декорациях стрипклуба “Magic City” ЛСП и русский народный гангста-рэп на литературном языке “Сторона А / Сторона Б” Каспийского Груза. Эти работы не породили толпу последователей — их авторы вряд ли что-то перевернули, скорее пропахали собственные борозды в ландшафте русского рэпа.

Годом позже Хаски вгрызся в его чернозем.





Русский рэп нередко наделяли региональной айдентикой, хотя чаще всего дробление по географическому признаку оказывалось надуманным — рэп в Москве, Питере или Ростове мало чем отличался друг от друга, только если речь не заходила о конкретных исполнителях: о мистицизме раннего Смоки Мо, “доброй грусти” Krec, пацанской правде Касты или новой искренности Гуфа. А спустя время, когда хип-хоп окончательно стал главной музыкой в России, обобщение вроде “Уфа — новая Атланта” подразумевало не превращение российского города в филиал однотипного южного рэпа, а тот факт, что оттуда стали выходить новые звезды.

Более правильным кажется говорить о том, как среда обитания вплеталась в творческое ДНК рэперов — от провинциальных будней АК-47 и балабановских очерков Кровостока до мифологической глубинки Многознаала и рейв-шаманизма АТЛ. В этот импровизированный список встал и Дмитрий Кузнецов — в понятии “русский рэп” он тоже решил ставить ударение на первом слове. Как минимум этому способствовала его малая родина, город Улан-Удэ.

Улан-Удэ — небогатая глубинка России, где перекручены конфессии и культуры: буддийские дацаны и православные церкви, бурятские старообрядцы и потомки русских каторжников, сибирская природа и тюремные зоны. Хаски же вырос на его окраине — районе Восточный, застроенном после войны деревянными бараками и так не покрывшимся бетоном. Этим местам посвящена “Поэма о Родине”, там снят одноименный клип. “Другой братан сказал, что ему нехуй выбирать / Уехав на войну, он уехал умирать” — как и многие песни Хаски, эта сейчас слушается куда больнее.





Подростком Дмитрий Кузнецов начал читать рэп в группе Just Rhymes — туда входили артисты, сейчас известные под именами Маленький Буддист и bollywoodFM. В таком составе они выпустили два альбома: “Под впечатлением” (2010) и “Просто рифмую” (2011) с обложкой из шаблона-демотиватора про Гуфа. Сырые треки с простенькой рифмовкой ничем не напоминали те, благодаря которым Хаски стал известным. “На сцене мы мастера лексической аргументации / Для всех кто в панцире — Just Rhymes крутые засранцы”, — это были типичные слепки кустарного хип-хопа начала 10-х. Тем любопытнее сравнить, как “Поэма о Родине” звучит на контрасте с “Улан-Удэ” — переделкой трека “Москва” группы Marselle.

Сольная карьера Хаски стартовала в 2013 году. К тому времени Дмитрий Кузнецов учился на журфаке МГУ, пополнял библиотеку прочитанного Лимоновым с Елизаровым и менял работы в диапазоне от редактора на телеканале “Россия” до копирайтера порносайта. Дебютный альбом “Сбчь жзнь” звучал увереннее юношеских сочинений, но слабо выделялся в общем жанровом потоке — Хаски читал под стрекочущие трэп-биты и простенькие инструменталы с гулкой ударкой, неловко пел в припевах и рифмовал, будто пытался набрать очков на баттле: “Толкаю трипы, как Тимоти Лири / Пускай я столь же бизнесмен, сколь Тимати лирик”.





“Чувство реальности мне незнакомо / Это собачья жизнь, а не жизнь насекомых”, — такие слова открывали альбом. Бродячая собака посреди пустыря как портрет провинциальной России — частый образ в творчестве Хаски. Это были песни вчерашнего провинциала, еще не отыскавшего свой угол и не прибившегося к стае. В них звучало прямолинейное разочарование — трек “Космолет” рассказывал о желании покинуть Землю в одноместной ракете (“Я намерен избавить вас всех от удовольствия / Лицезреть мои безумства на фоне общего спокойствия”), “Тайга” рисовала пейзаж нищей глубинки (“В пизду полутона, там, где промасленная скатерть / Кухня два на полтора, вмазаться и спятить”), “Все псы попадают в рай” звучала в редком для ее автора жанре автобиографии (“Главный урок: реальна только ирреальность, за неё держись / Жаль, это понял отчим, выбравший запой длиною в жизнь”).

В Москве Хаски подхватил протестные настроения, после чего появились песни “Солдат” и “7 октября”. Первая была посвящена митингам из-за президентских выборов 2012 года. “Стабильность — признак мастерства, о да, но попросту пизда / Стране, что вряд ли доживёт до возраста Христа” — еще один пример творчества, который любопытно состарился.

Вторую песню он посвятил Путину. Референсом “7 октября” вполне могла быть нтвшная версия “Крошки Цахеса” — посвящение президенту Хаски превратил в зарифмованную сказку о дне рождения царя, с каждой строчкой наращивающей босховский гротеск (“Сопит отрешённо, мертвечиной утробу набив, медвежонок, почивший у трона / То хранитель короны, любимец царя и гонитель народа”). В 2019 году вышел сиквел. К тому моменту Хаски отточил скилл писать метко и компактно — новая версия была собрана из строчек-гиперссылок о России настоящего: от сахара в подвале Хрущевки до кофе по-лубянски.

Тем удивительнее для многих оказалась его поддержка сепаратистов на Донбассе — туда рэпер из журналистского интереса приехал в самый разгар военного конфликта, там же на время стал фотографом полевого командира Моторолы (по легенде, бойцы “Спарты” поймали его, приняв за диверсанта) и выступал с концертами. В апреле этого года он выпустил документальный фильм “ЧВК Филармония” о профессиональных музыкантах, попавших под мобилизацию и в первый раз взявших в руки оружие.

“Когда условный Захар [Прилепин] размещает пост на фейсбуке с моим клипом, он делает 28 уточнений, мол, “несмотря на трек “7 октября”, или несмотря на то что рэп — это такая как бы не очень высокоморальная музыка, вы все равно посмотрите, там есть зерно”. Или когда Навальный говорит: “Давайте поддержим Диму Хаски, только вы, пожалуйста, не подумайте, что я как-то разделяю его позицию по ДНР, нет-нет, ни в коем случае”. Все как бы чуть-чуть стесняются меня <...> Все мои политические взгляды складываются не из прочитанного в пабликах, или не потому, что я хочу быть в тусовочке и пить вино со всеми прогрессивными людьми, а потому, что я заслужил их, эти взгляды”, — рассуждал Хаски.





“Сбчь жзнь” не был замечен массовым слушателем, как и вышедший два года спустя мини-альбом “Автопортреты”. Рэпер начал работать с продюсером QT — он дополнил болезненные стихи инструменталами, от которых возникало чувство тревоги. Хаски возвращался к мамлеевским мотивам, но теперь они звучали меньше в лоб, больше с художественной иносказательностью — Хаски читал про копошащегося внутри него крота, вызывал неуют историей Господина Собаки из неснятого фильма Рефна и “расстреливал” массы (пока что не из автомата). Но даже в этом онтологическом ужасе можно было разглядеть красоту. Такой была песня “Отопление” о влюбленных, ожидающих отключения метафорического/бытового тепла в каморке.

На “Автопортретах” был очевиден прогресс Хаски как сочинителя и музыканта. На то, чтобы его талант раскрылся и был замечен за пределами рэп-пузыря, понадобилась пара лет, но Хаски уже тогда предсказал свое будущее в одной из песен.

Звучало это так: “Что такое творчество? Это когда десять дурачков следят за тем, как один корчится”.





За тем, как Хаски корчится в “Черным-черно” с интересом наблюдали не только слушатели хип-хопа, но и жители, казалось бы, совсем другой вселенной. Первых завораживала оболочка мамбл-рэпа — только не в исполнении атлантского рэпера со стаканом кодеина, а за авторством соседа-гопника с заплетающимся языком. Во вторых сыграло антропологическое любопытство — восприятие русского рэпа еще не до конца побороло стереотипы, а тут провинциал в спортивках исполнял что-то очень близкое к поэзии Бориса Рыжего. В этом смысле Хаски оказался неудобным — на него нельзя было показать пальцем и отсортировать в отдельную папку. Клип стоил 500 рублей, его сняли за час перед съемками другого видео, которое убрали на полку, а найковский костюм был взят напрокат. Случайность придала карьере Хаски необходимое ускорение.

К популярности Хаски относился осознанно — еще в песне “Пуля-дура” отрефлексировал свои амбиции строчками “Не хочу быть красивым, не хочу быть богатым / Я хочу быть автоматом, стреляющим в лица”. Не пройти пулей навылет, а засесть в головах.

В интервью для GQ — вероятно, его самом фактурном — он рассуждал: “Сейчас со мной так возятся, но пройдет год, и всем будет параллельно. И рэп такая музыка, и музыка вообще такая штука. Тем более в нашем медиапространстве, которое весьма серое, беспонтовое, все может быть. Я готов к тому, что сейчас вокруг меня пляшут, поют соловьем, а потом все”. По собственному признанию интервью заставляли его нервничать — выворачиваться наизнанку в музыке было проще.

Чем он и занялся на главном альбоме своей дискографии.





“Любимые песни (воображаемых) людей” встречали с гостеприимством кладбища — Хаски под бит-панихиду заявлял: “Я буду петь свою музыку, самую честную музыку”. Возможно, сам того не до конца понимая, он зафиксировал в этой строчке главные изменения своего творческого подхода. Сначала его песни были текстоцентричны — их звучание растворялось в общем потоке жанра и ничем не выделялось. Затем продюсер QT подобрал под поэзию хтони подходящее сопровождение. А на “ЛП(В)Л” Хаски сам стал инструментом — выкашливал, выплевывал, выташнивал и вымучивал языковые находки. Очевидцы говорят, что он мог часами изображать душевнобольного в студии, чтобы подобрать нужный эдлиб.

На альбоме Хаски продолжал изучать излюбленную тему — жизнь маленького человека, забитого и забытого. Его лирический герой обитал в облаке тегов: комиссионки, серость, хрущевки, заново. Объемнее всего это раскрывалось в “Панельке” — песне о жителях железобетонных коробок, прожигающих бытие и плодящих себе сменщиков, которым ничего не остается как повторить цикл. Бесконечной панелькой ему представлялась Россия — под заезженный сэмпл из “Your Woman” Хаски никак не мог доехать до ее конца.

“Панельку” как и остальные песни “ЛП(В)Л” спродюсировал QT. Это был пик его дуэта с Хаски — низкочастотные инструменталы с примесью мемфис-рэпа, на которых звучали экзистенциальные страшилки. Это была музыка, в которую можно было как вслушаться, так и влететь в слэм на концерте — ко второму особенно успешно подталкивали припевы-кричалки.

Своеобразным майлстоуном для рэпера стал “Пироман 17” — ремикс трека с дебютного альбома. QT отшлифовал бит, Хаски вычистил лишнее, а неловкий оригинальный припев заменил лозунгом “Обезглавить, обоссать и сжечь”. Ему и следовал — сжигал себя, чтобы согреть других.





У творческой интеллигенции пробудился интерес к Хаски — музыкант появлялся на сцене “Гоголь-центра” (позже песня “Реванш” вошла в саундтрек “Петровых в гриппе” Серебренникова), его клипы снимал Ладо Кватания (и позвал сыграть в фильме “Казнь”). В какой-то момент у него прорезалась потребность превратить отрезок жизни в акт искусства.

Так он решил убить в себе рэпера.

“Если бы я действительно был рэпером сейчас, то я бы, наверное, покончил с собой. Быть рэпером очень унизительно и отвратительно. Рэпер, по большому счету, ничего не выражает. Ни себя, ни собственную личность, через него в определенном смысле говорит рынок”, — рассуждал музыкант в сентябре 2018 в новом интервью для GQ. Стилистически оно было продолжением ролика 17 года — те же декорации отеля “Ритц”, тот же красный спортивный костюм. Изменилось наполнение — Хаски рассуждал об Иисусе как об экстремисте, провальном эксперименте под названием “человечество” и значении художников. Чувствовалось, что ему необходим новый вызов. Перерождение. “Задача, которую я хочу решить сейчас в рамках слова — это создание заклинания. Конкретно — заклинания, которое может вызвать усопших”, — финализировал он.

За несколько дней до интервью Хаски устроил перформанс — выложил ролик, в котором удаляет еще не вышедший альбом “Евангелие от собаки”, а потом разносит на пустыре компьютер с данными. “Я слишком много думал о том, как не проебать все то, что на меня свалилось, и как еще раз всех нагнуть. На меня смотрят слишком много людей. Я хочу снова стать хозяином самому себе”, — объяснял он поступок.

Этим не обошлось — полиция задержала музыканта после того, как он изобразил повешенного на балконе того самого “Ритца”. Вышло новое интервью GQ, а следом — анонс церемонии прощания. Все это напоминало косплей Иисуса (а он должен был стать героем нового альбома), поэтому наблюдатели ожидали скорого воскрешения. Но оно задержалось и наступило не на седьмой день.

Развязкой стал мини-альбом “Триптих о Человечине”. На нем звучал панк-рок в духе Оргазма Нострадамуса, где Хаски дурным голосом пел о человеке в интернете и призывал “убить рэпера”. Каждый из трех треков сопровождала своя обложка — вместе они складывались в мини-историю о реинкарнации.

А летом 19 года Хаски выпустил мокьюментари “Люцифер”, где объяснялось все, что с ним происходило в тот период. Или не объяснялось. Отсеять правду от вымысла, когда музыкант в один момент говорит о личном кризисе, а следом двигает предметы силой мысли, представлялось задачей со звездочкой.





В интервью-сиквеле GQ Хаски сравнивал себя с колдуном, живущим на окраине деревни. Это удачно характеризовало его положение в русском рэпе — не всеми понятый, где-то пугающий и презирающий обычность. Тем удивительнее, как музыкант, не желающий быть частью жанра, сумел невольно объединить его корифеев.

Это произошло осенью 18 года после блокировки клипа “Иуда” — в работе Ладо Кватании органы умудрились отыскать пропаганду запрещенных веществ. Через несколько дней Хаски задержали на краснодарском концерте. Сначала он был приостановлен после звонка из прокуратуры, а в какой-то момент рэпер вышел на улицу, где забравшись на машину стал исполнять трек “Ай” с рефреном “Я буду петь свою музыку”. Ему дали 12 суток административного ареста и угрожали более серьезными проблемами. За Хаски заступились лидеры сцены в лице Оксимирона, Нойза МС и Басты — и устроили благотворительный концерт. Финалом стало освобождение Хаски, которое СМИ объясняли вмешательством людей из администрации президента. Вырученные средства музыкант направил правозащитникам.

Концерт “Я буду петь свою музыку” в моменте казался главным событием в истории жанра, когда три очень разных и важных артиста объединились в акте солидарности. Это был масштабный ивент, собравший тысячи людей и миллионы просмотров на онлайн-трансляции — почти что митинг, который бы не смог собрать ни один политик. И когда Оксимирон, Нойз МС и Баста вместе исполнили “Мою игру”, а в конце на сцену вышли различные рэп-артисты, появилось ощущение, что это единство навсегда.

Эта иллюзия разрушилась в 2022 году, когда главных героев ивента разделили позиции. Петь свою музыку каждый из них решил по-своему: в эмиграции или внутри страны.





“Если честно, последние год-полтора мне не очень интересна была музыка, я занимался разнообразной белибердой и искал приключений. Теперь я снова в строю и пишу материал. Надеюсь, моей увлеченности хватит на альбом, но поскольку его идея довольно мегаломаническая и песни даются мне не так легко, как когда-то, альбом этот выйдет не сегодня и не завтра”, — так Хаски летом 2019 года объявил о работе над новым релизом. Он вышел только спустя год.

Альбом назывался “Хошхоног” — как бурятское блюдо из вареной прямой кишки. Мешанина внутренностей, перемолотая и поданная кусками — таким и оказался релиз, собранный из переживаний последних лет, хаотичных и до конца понятных лишь автору. “Зачем ты вывернул меня наружу швами?” — таким вопросом Хаски задавался в одной из первых песен. А в “Intro” же звучал отрывок с “Автопортретов” — казалось, что так он пытается вернуться к чему-то привычному, еще не затронутому славой предыдущего альбома.

Если “Любимые песни (воображаемых) людей” казался продуктом горячечного бреда, то на “Хошхоноге” Хаски как будто прошел реабилитацию — перестал читать в припадочном состоянии, но сохранил вайб. Изменилось и настроение. В его песнях появилось больше инфернального веселья — например, на “Частушках” (мизансцена из жизни насекомых) в один момент звучали слова “Рифма — это шлюха в услуженьи у поэта”, а уже следующий трек “Комната” возводил эту идею в абсолют. На “Владыке слов” Хаски так и вовсе издевательски сравнивал процесс сочинительства с половым актом (“Я ебу слова, это очень нездорово”). Кульминацией извращенного угара стала песня “На что я дрочу”, где сетап об однотипности рэперов разгонялся до изнасилования Путиным. Тогда ее критиковали за гротеск, а сейчас строчка про благодать зазвучала острее.

Перемены произошли и со звучанием — Хаски разошелся с QT, поэтому “Хошхоног” был лишен музыкальной целостности “ЛП(В)Л”. За продакшн на нем преимущественно отвечали White Punk, bollywoodFM и Бхима — последний, автор музыки для балета в Мариинском театре, добавил саунду театральности. А еще написал инструментал для “Никогда-нибудь”, самой нежной песни рэпера (хотя это не помешало задействовать в клипе мешки для трупов).

На “Хошхоноге” Хаски продолжал погружаться в депрессивную повседневность, но фантазия стала заводить его дальше. В мир постапокалипсиса, где люди уступили планету мухам — о подобном он рассуждал еще пять лет назад (“Если бы Иисус жил сейчас, он распространял бы некую мысль о завершении человеческого эксперимента”). Хаски будто с новой силой захлестнуло ощущение безнадежности — так появилась песня “Бесконечный магазин”, где лирический герой проповедовал спасение через расстрелы, а в финале приходил к выводу, что человечество справится и без него. В предыдущих творениях музыканта оставалось место для надежды — пускай и за скобками. Тут ее было не разыскать.

“Хошхоног” в сравнении с “Любимыми песнями (воображаемых) людей” казался черной комедией с закадровым смехом режиссера. Осколками других альбомов, склеенными вместе наподобие кинцуги. Ему невозможно было дать четкую характеристику. Как и его автору, не стремящегося к открытости и презирающего трафареты.





Последний релиз Хаски называется “Песня для К”. Это брейкбитовое послание дочке, в котором он просит никогда не забывать о нем и не раствориться в серости будней. Его продюсером значится DJ Hvost — это продюсерский псевдоним музыканта, под которым он собирается выпустить что-то в июне. А летом 21 года Хаски анонсировал новый альбом и написал, что снова стал сочинять инструменталы, потому что “за все это время куча талантливых (и не очень) людей так и не придумали никакого русского саунда”.

Неудивительно, что его рабочим названием стал “Русский альбом”.