Noize MC про "баттловика" Навального, кризис Оксимирона и президента Тимати. Большое интервью, часть 2
В конце 2020 года мы взяли большое интервью у Noize MC и планировали выпустить его накануне длинных новогодних каникул — чтобы можно было, не отвлекаясь на будничную суету, сесть и прочитать эти много тысяч знаков. Поэтому во второй части столько разговоров про празднование Нового года и воспоминаний о том, что этот праздник значил для Нойза в детстве. Выпустить в конце 2020-го, как видим, не удалось, но мы надеемся, что вы всё равно найдёте время, чтобы прочесть этот текст. Noize MC — из той категории спикеров, которые точно не заставят вас пожалеть о потраченном на чтение времени.
Первую часть нашего интервью можно прочитать по ссылке.
— Ты перевернул мое представление о рационализации творческого процесса, когда Карандаш показал скрин вашей переписки. К какой схеме работы ты пришел сейчас?
— У меня есть способы растормошить себя. Я хорошо представляю, как развить имеющуюся идею до готовой песни, но прямолинейного способа, как получить новую идею у меня, конечно, нет. Мне известны техники, как создать благоприятные условия для появления этих идей, но надо понимать, что это лишь катализаторы процесса — сами по себе они не могут нужную реакцию смоделировать от и до. Сейчас я осваиваю принцип более длительного накопительного периода — много читаю, слушаю музыку, до которой не доходили руки, стараюсь как можно больше общаться с людьми, обладающими глубокими познаниями в плохо известных мне областях.
— Возможно, рецепт по выходу из творческого кризиса?
— Иногда нужно просто дать себе отдохнуть. Сейчас у меня именно такой режим. Я пытаюсь дать себе отдохнуть перед тем, как полноценно взяться за новый альбом, потому что этот и прошлый год были очень плотными. Если собрать вышедшие треки вместе — в том числе, вышедшие под именем Damilola Karpow, — наберется на полноценный альбом. Я за последний год много всего сделал, просто сразу всё из этого выпускал.
Как выглядели последние несколько лет моей жизни в плане сочинительства и релизов? В 2016-м я выпустил “Царя горы”, в том же году начал писать “Хипхоперу”, первый ее вариант был поставлен на сцене. В 2017-м я выпустил два новых сингла, помимо того, что я продолжал работать над “Хипхоперой” и выпускать видео в поддержку “Царя горы”. В 2018-м я выпустил сначала “Хипхоперу”, потом несколько синглов и потом ещё EP “No Comments”. В 2019 году я выпустил “Всё как у людей”, “Почитай старших” и “Chasing The Horizon”. После этого приступил к грандиозному 2020 году, когда продолжали выходить один за другим синглы, я участвовал в баттле и так далее. До этого я тоже не останавливался, в общем-то последние, даже не знаю, сколько… Всю карьеру в таком режиме работаю. Сейчас мне кажется, что для того, чтобы получилось что-то принципиально новое, мне нужно пожить жизнью, в которой всего этого нет.
— Ты говорил, что хочешь взять выходной год…
— 2020 год — это вообще не он получился. У меня был 2021 год запланирован как выходной: то есть, я отыграю тур “Всё как у людей”, большой стадионный тур со своим продакшном — возьмем фуру и поедем сами со своим аппаратом на площадки. А в 2021 году я должен был взять полную паузу, не давать концерты и просто каким-то образом собираться с мыслями, готовиться к какому-то творческому очередному перевороту. Вышло иначе. В 2020 году пришлось работать очень много, но эта работа никак не была связана с концертами. В итоге, 2021 год, очевидно, не получится сделать этим выходным годом, потому что все концерты перенесены туда, еще не понятно, удастся ли их отыграть в 21-м. Тут уже тень падает и на 22-й, соответственно. Бойтесь своих желаний. Вот Ваня Дорн оказался метким стрелком: он 2020-й себе сделал выходным годом, и весь мир его поддержал.
— Давай вернемся чуть назад. В списке советов, которые ты давал молодым артистам, был такой: “Не подписывай договор об отчуждении авторских прав”. Как у тебя прошел разрыв с менеджером и что твой договор подразумевал?
— По этому договору я не мог управлять своим бэк-каталогом. Не мог получать со своих песен роялти, не мог его по истечении контракта с третьими лицами перепродать. Им должен был управлять Григорий Зорин.
— А на текущий момент как?
— Всё уже у меня. На данный момент каталогом управляет компания Universal и выплачивает мне роялти, по истечении срока наших договоренностей он вернется ко мне, и я смогу распоряжаться им по своему усмотрению. Пока что я полностью доволен сотрудничеством с лейблом. Я намерен переподписывать, когда этот срок истечет.
— Как вы смогли избежать этого капкана?
— Мы не смогли его избежать, с ним пришлось долго и упорно работать, договариваться, и, в конечном итоге, в 2017 году мы окончательно всё разрулили. Но этот процесс занял порядка трех лет.
— Разрулили — это заплатили какую-то сумму?
— Это было трехстороннее соглашение между моими нынешними представителями, Гришей Зориным и компанией Universal. Это всё помог разрулить Universal в итоге. Хотел бы маленькое замечание сделать: это не очевидный для всех момент, существует стереотип, что я в 2007 году подписал контракт с Universal и всё это время работаю с российским отделением этой компании. На самом деле, накануне релиза дебютного альбома я этот контракт расторг. Мы возобновили сотрудничество только в 2016 году, на самом деле, с альбома “Царь горы”. То есть, до этого все мои альбомы выходили на других лейблах, у меня не было постоянного дистрибьютора: “The Greatest Hits vol.1” и его переиздание выходили на “Мистерии звука”, “Последний альбом” издавал “Монолит” и т.д. При этом я не являюсь артистом Universal Russia, просто они дистрибьютируют мою музыку. Они занимаются исключительно цифровыми площадками.
— Клип “Всё как у людей” вышел практически одновременно с “Москвой” Тимати и Гуфа. Кайфанул от него?
— Прикол в том, что я его до сих пор не смотрел.
Есть прекрасный сайт The Flow, ты заходишь туда, сразу открываешь комментарии и читаешь. Это же даже сами комментаторы пишут: “Надо было видос смотреть? Мы здесь так не делаем”.
— Ты смотрел последовавшие извинения Гуфа?
— Я смотрел пародию Сатира, там гениальный был панчлайн, который и по смыслу, и по рифмовке очень метко отражает и творческий метод Гуфа, и его гражданскую позицию: “Я не в курсе политической ситуации и даже не знаю, кто сейчас президент Российской Федерации”. Я так понимаю, эта шутка довольно метко описывает то, что я мог увидеть, если бы смотрел этот ролик. Но, ребята, вообще-то так делать нельзя — “не читал, но осуждаю”, поэтому, если вдруг я сейчас был несправедлив, то обязательно напишите об этом: я заслуженно поем говна в комментах, внимательно посмотрю, как извинялся Алексей, и сразу запишу видос со своими собственными искренними извинениями.
— Тебе не кажется, что он потерял связь с реальностью?
— Я думаю, связь с реальностью у Алексея довольно плотная.
— В смысле, он не был искренен, когда извинения записывал?
— Это такого рода искренность… У нас же с ним очень шапочное знакомство, никогда не было продолжительного и содержательного диалога, несмотря на то что мы пересекались довольно много раз. Но, насколько я могу судить по творческим ходам и каким-то вещам в медиа… Есть такие люди, которые всегда искренние. Они искренне тебе говорят одно, на следующий день искренне говорят другое, за спиной искренне говорят третье. Я не хочу пускаться в какое-то осуждение, копаться в этом. Человек — это процесс, это проводник жизни, а не её единоличный источник, замкнутый сам на себе. Мы все меняемся, совершаем ошибки, осознаём их, совершаем снова. Я, блин, автор песни “Грабли” — не мне играть тут роль морального камертона.
— Вы же друг друга годами подкалывали.
— Там всё время была какая-то странная ситуация. Гуф про меня что-то говорил, потом забывал, что говорил, потом опять говорил что-то. И каждый раз удивлялся, когда получалось, что я на это как-то реагировал — в его представлении, я на него просто наезжал из ниоткуда. Это тоже искренне, я уверен, абсолютно, это свойство памяти такое. То они с Айзой у Минаева меня обвиняли, что я пиарюсь на политических темах, то всё моё творчество — это “детские стишки”. Такой вот отзыв от большого поэта и великой артистки. Как там он у Собчак сказал? “Ну, Noize MC тявкал там на меня что-то” — как-то так, кажется.
— Есть сумма денег, за которую ты мог бы написать песню “Мой лучший друг — президент Путин”?
— Сумма денег… Давай уточним некоторые вводные, чтобы это не был голословный ответ. Песня без проблем может так называться, но что мне надо будет делать в ней? Какие там условия контракта?
— Честно хвалить вождя.
— Серьезный шаг, без каких бы то ни было подвывертов? Мне сложно такую сумму представить. Плюс этому должна сопутствовать ситуация, когда всем моим близким угрожает неминуемая и бесчеловечная расправа.
— Ты веришь, что Алексей Навальный когда-то станет президентом?
— Теоретически это может произойти, но очень вряд ли. Это сложный вопрос. Навальный — мощный пассионарный оппозиционный персонаж, важная действующая фигура в политической жизни нашей страны, но насколько он годится именно для этой роли? Он искренний, безусловно. Во всяком случае, я так считаю. Многие люди ему не доверяют, я верю в искренность его мотивов и порывов. Но он очень категоричный такой, резкий. Это хорошее качество для артиста, художника в широком смысле слова или для журналиста даже. А вот для человека, управляющего огромной страной, — не знаю. Если провести аналогию, близкую нам с тобой, то Навальный — лучший баттловик здесь, но способен ли он записать хороший альбом и давать крутые концерты? Непонятно. Однако, безусловно, я считаю эту кандидатуру значительно лучшей, чем то, что мы имеем последние 20 лет.
— “Тупость, цинизм, наглость, безнаказанность, я давно презираю этот режим” — писал ты по поводу его отравления.
— Так и есть. Я полностью осознал это в 2003-м, когда мне было 18. Год самостоятельной жизни в Москве меня окончательно убедил. До этого я учился в школе, жил с мамой, а дедушка, бабушка и тётя нас как-то поддерживали, по мере собственных скромных возможностей. Вокруг меня был создан защитный слой. Мама вкалывала на хлебозаводе, умудрялась копить какие-то крохи. Но, например, о платном образовании речь не шла изначально — мы физически не могли себе этого позволить. Я закончил школу с золотой медалью, потому что с детства понимал: я могу в жизни рассчитывать только на свои способности. Я понимал, что мы жили небогато, но я только позже понял масштабы нашей бедности.
В школу я ходил в дедушкиной куртке и какой-то нелепой старой шапке с узорами класса до 10-го. Потом меня окончательно задолбали насмешки по этому поводу, и мама мне купила какие-то вменяемые тёплые вещи.
В Белгороде я решил даже не пробовать поступать: там все бюджетные места во всех вузах были проданы за взятки на год вперёд, этого даже не скрывал никто особо. Когда мне было 17, я попал на сомнительную вечеринку в частном секторе, и меня там избил бывший мент: разрыв селезёнки, внутреннее кровотечение — я потерял два литра крови и очнулся в реанимации. Меня еле успели спасти. Говорят, он меня несколько минут подряд бил обратной стороной топора, когда я уже лежал без сознания. Благодаря своим связям в милиции, он получил год условно.
А потом я поступил и переехал в Москву. Мама присылала мне 800 рублей в месяц и куриные яйца в картонных коробках: я раз в две-три недели встречал на вокзале посылки от неё. В общаге я выменивал на часть этих яиц другие продукты. На первом курсе я хорошо учился, поэтому была ещё ежемесячная стипендия — 300 рублей. Доллар стоил тридцатку — ну, то есть это всё надо умножить на два с половиной, чтоб в сегодняшних деньгах примерно представить. Выглядел я потрёпано, конечно, поэтому меня регулярно останавливали менты и проверяли регистрацию. Отпускали комментарии свои ценные обязательно каждый раз. Пацаны, не обижайтесь, когда я со сцены или с экрана теперь свои комментарии отпускаю про вас, — я как-то пережил, и вы переживёте.
— Когда ты впервые оказался в отделении?
— В 2005-м. Меня приняли на Арбате, это выглядело практически как в клипе Limp Bizkit “Nookie”, эпично довольно. Мы исполняли песню “Кури бамбук!” на Арбате. Тормозит машина, оттуда выходят сотрудники, ругаются, скручивают, увозят в отдел, грозятся, что сообщат в универ и меня исключат. Конфисковали все инструменты, их пришлось забирать позже. Когда они, наконец, часа через четыре меня отпустили, пошел проливной дождь. Это было достойно кинохроники.
— Следил за происходящим в Беларуси?
— Следил, конечно.
— Какое впечатление было в первые дни? Оно как-то менялось?
— Я был восхищен поведением белорусов и тем, насколько это был мирный протест. Точно так же я был в итоге подавлен, видя, что это абсолютно не эффективный инструмент для борьбы с подобным режимом. Получается, что людям не оставляют выбора. То есть, пока ты не идёшь просто с вилами и дубинами свергать тирана, ни массовость протеста, ни его продолжительность, не играют никакой роли. А вилы и дубины — тоже крайне сомнительный выход, потому что тогда опять получается “кто сильнее, тот и прав”.
— Есть ли для тебя что-то важнее свободы?
— Мои близкие.
— Каким должен быть президент?
— Идеальный президент, на мой взгляд, должен быть выходцем из социальных низов. Эдаким Ломоносовым. Он должен понимать, как живет обычный человек. Не представителем какой-то провластной династии, не потомственным силовиком, а человеком, который понимает, как живёт пресловутый “мир однокомнатных квартир с совмещённым санузлом”. Это единственный способ заставить его думать об этих людях. Иначе это всегда будет для него какой-то параллельной реальностью, не заслуживающей настоящего внимания. Человечным, способным на переговоры, понимающим интересы своего государства, но, при этом, в тот же момент, осознающим себя и свою страну частью общечеловеческого сообщества. Часто говорят: “Космополит и патриот — это понятия полярные”. Но каждый настоящий патриот должен понимать, что его страна — это часть общечеловеческой цивилизации. Этого очень не хватает, очень легко удариться в бесконечное поигрывание мускулами и начать самозабвенно практиковать какие-то соревновательные игры.
— Насколько менялась степень твоей патриотичности на протяжение, скажем, 10-х?
— А никак. Я всегда был патриотом, я так это понимаю. Мне всегда была непонятна дихотомия, опять же, как я говорил, “патриот и космополит — это полярные понятия”, это пресловутое деление на патриотов и либералов. Патриот может придерживаться каких угодно политических взглядов.
— За что ты любишь Россию?
— Я люблю Россию в первую очередь за русский язык. Это, пожалуй, неудивительно, учитывая, чем я занимаюсь. Для меня Россия — не территориальный и не этнический момент, для меня это русский язык. Понятно, что он распространен за пределами России, в каком-то смысле это для меня тоже такая идеальная, духовная, ментальная Россия. Вот в неё я верю. И от этого я уважаю другие языки ещё больше. Государства рождаются и умирают, меняют свои границы, а язык остаётся. Нет Древнего Рима, но есть латынь. Пусть на ней в быту сегодня не говорят, но она продолжает жить в романских языках, в науке. Думаю, русскому языку уготована не менее великая судьба.
— Давай закончим этот блок на несерьезной ноте. Кто из рэперов мог бы стать президентом?
— Kanye West мог бы стать президентом. Или ты имеешь в виду русских рэперов?
— Именно русских.
— Президентом нынешней России мог бы стать Тимати. Мы бы вообще не заметили разницы. Ну, разве что в Мавзолее бы поставили палатку “Блэкстар Бургер”. Ему как раз недавно стукнуло 35.
Владимир Владимирович преемника всё никак не придумает, во всяком случае, с нами не делятся этими идеями, а мне кажется, Тимати это идеальный кандидат, он, более того, давно к этому готовится. Мы только что разгадали его грандиозный политический шаг.
Отношения с Кадыровым налажены, лица все знакомые, все друг друга давно знают — идеальный вариант. Плюс, так он повторит за Kanye West, а это для него обычная практика. Я считаю, будет вообще бомба. Тимати — наш президент. “Мой лучший друг — президент Тимати” — за сколько я смог бы написать это произведение? Думаю, я мог бы написать его бесплатно. Ты мне подкинул идею для трека.
— Когда Зеленский стал президентом Украины, в умах поселилась мысль о параллельной реальности, где кресло может занять не системный кандидат, а просто знаменитость. Мы с друзьями разгоняли, кто из рэперов мог бы это сделать. Звучало три имени — твоё, Басты и Оксимирона. Кого бы ты выбрал?
— Из этих троих?
— Из двоих. За себя голосовать нельзя.
— Баста или Оксимирон? Мирон бы просто слился, мне кажется. Но бОльшим кругозором обладает, пожалуй, именно он. Но он не стал бы этого делать. Не знаю, у Басты более успешный опыт управленца. Поэтому, наверное, Василий. Но лучше всех, повторюсь, — Тимати.
— Каким был твой самый странный концерт?
— Я играл на похоронах знакомого. Наш фэн, Витя Тинт, попал в страшную автомобильную аварию и чудом выжил. Когда ему собирали деньги на лечение, меня общие знакомые попросили поиграть на улице в районе ВДНХ. А пару лет назад вышло так, что он просто лег спать и не проснулся. И меня позвали сыграть на его похоронах, потому что он очень любил нашу музыку, постоянно ходил на концерты. Я приехал туда, отыграл сет под гитару для всех собравшихся. Было тяжело, при этом это был какой-то светлый момент.
— Что ты пел?
— “Вселенная бесконечна”, “Сохрани мою речь”, “Грабли”, “Выдыхай”, “Иордан”, “Мое море” — это была его любимая песня, насколько я помню. Такой был лирический треклист. “Yes Future!”, пожалуй, самое веселое, что там прозвучало. Сам понимаешь, такой повод не для юмористической программы с фристайликами.
— Что самое главное в жизни?
— Любовь. Нет ничего важнее.
— Как ты относишься к самоубийству?
— Негативно. Как еще к нему можно относиться?
— Ты понимаешь, почему люди это делают? Ты бы мог сам это сделать?
— Я это понимаю. И был момент, когда я пытался это сделать, и от этого моё итоговое восприятие только усугубилось.
— Что значит “пытался”?
— Я сожрал целую кучу *роскомнадзор*, запил это всё *роскомнадзор*, и, в общем, собрался умирать.
— Эта мысль была у тебя в момент приема?
— Ну, перед ним. Эта мысль была у меня и потом. Меня, в общем-то, спас мой панкреатит хронический. Меня начало тошнить — это меня и спасло.
— Что это были за таблетки?
— Это была *роскомнадзор*. Мне потом сказали, препарат недостаточно сильный для таких целей, но у меня есть примеры, когда он сработал именно так.
— Это та самая история, предшествовавшая “Версусу”?
— Да.
— А какая пауза была между этими двумя событиями?
— Никакой.
— Ты ночью принял таблетки, а наутро уже пошел на баттл?
— Да. В песне “В темноте” происходившее довольно буквально изложено. “Я проснулся в испачканной куртке в занюханном хостеле где-то в Петербурге”. Там только про поход на баттл ничего нет.
— Зачем ты всё-таки туда пошел? Я про Versus.
— Я очень ответственный человек.
— Ты понимаешь, насколько это грустно и одновременно смешно звучит на контрасте со сказанным минуту назад?
— Ну да.
— Была ли у тебя в жизни бОльшая яма, чем та, о которой ты говоришь?
— Нет.
— Почему ты утратил веру, желание жить?
— У меня была очень сложная семейная ситуация. Это была тотальная потеря ориентиров. Мне совсем не хочется про это вспоминать, я и так много про это рассказал. Вообще, как мне позже объяснял психоаналитик, истинная причина — в незавершённом переживании по поводу утраты матери, типа, со смертью мамы из твоей жизни уходит безусловная любовь, и эту пустоту ничем не заполнить.
— А как ты из этого выкарабкивался?
— Долго, нудно, тяжело. Ходил к специалистам, работал над восприятием, учился отделять свои проблемы от себя самого. По дороге продолжая записывать альбомы, давать концерты, почитывать насмешки школьников в интернетике. Вы же всё видели, я не пропадал никогда.
— Можешь припомнить самый провальный фристайл?
— Неудачные фристайлы случаются периодически. Они-то и являются залогом такого понятия как “успешный фристайл”, потому что, если бы фристайл всегда был супер, никто бы и не знал, что бывает по-другому. Это не ценилось бы. Я не могу вспомнить что-то конкретное. Иногда, да, просто не идет. Но чтобы прям ужасное, не помню такого. А тем более, в современном мире, где GQ выкладывают такие фристайлы фрешменов (видимо, речь идет об этом видео, где фристайлят OG Buda, Mayot и другие участник Melon Gang — прим. The Flow)… Я не знаю, как можно… То есть, таких высот я не достигал.
— Ты зачем включал его? Думал, там что-то виртуозное?
— Вот в 2008 году у нас был специальный релиз для фанатов, состоящий только из фристайлов. Их мы записали во время первого сибирского тура, я потом выбрал штук 15 лучших фристайлов. Тогда была крепка и обширна наша самая первая тусовка, существовавшая с 2003 года, и каждый год у нас было такое мероприятие, подведение итогов года. Мы дома печатали диски и дарили их ребятам. У кого-то остались до сих пор. Во-первых, сама концепция, что это альбом фристайлов, во-вторых, там были действительно угарные вещи, я до сих пор периодически сам на них натыкаюсь, это было весело.
— Ты видел главный мем с пресс-конференции Путина?
— Нет, а что там?
— Там смонтированы два ролика при участии Сергея Шнурова. Первый фрагмент — из интервью Дудю. Юрий спрашивает: “Оказавшись перед Путиным, что ты ему скажешь?” , и Сергей отвечает: “Хватит”. Ну и встык идет отрывок с пресс-конференции, где Шнуров спрашивает: “Как говорить русскому человеку, если мат под запретом?”
— Ну что я тут могу сказать. Видео я не видел, и про мат я вообще не знал, что был вопрос. Я видел, что он еще спросил про русских хакеров: “Если они помогли Трампу победить в прошлый раз, то почему не помогли сейчас?” Это формально острый вопрос. Я вижу возмущение в интернете от большого количества людей по этому поводу, но, поскольку я пока не знаком с первоисточником, не знаю, что тут прокомментировать.
— У вас же любопытная история взаимоотношений с Сергеем: в мохнатые годы вы конфликтовали, потом сдружились. А что ты сейчас думаешь о его фигуре?
— Я давно с ним не общался. Где-то год. И за это время в его жизни произошли столь стремительные перемены, что я смотрю на происходящее с удивлением.
— Ты бы мог сохранять дружеские отношения с человеком, который эту странную партию открывает, занимает одну из руководящих должностей канала RTVI, связанного с Ростехом?
— Пока у нас не состоялся личный диалог, я ничего не могу про это сказать. А диалога давненько не было. Мы регулярно общались, пока он был женат на Матильде, а потом как-то всё реже и реже.
— Для тебя это зашкварые шаги?
— Для меня это непонятно. Удивительно. Я с годами, как мне кажется, научился ценить возможность диалога, даже с человеком, чьи взгляды мне совершенно не близки. Не знаю, что сказать про нынешнего Шнура, всё, что произошло за последний год, для меня странно. Оно логично, наверное, даже, но удивило меня.
— Было такое, что ты ловил себя на мысли: “Серёга продался”?
— К нему это не применимо вообще, потому что он изначально строил карьеру на таком ультракапиталистическом цинизме. Невозможно продаться, если ты изначально вышиб эту дверь ногой, навесил на себя ценник с 15 нулями, и, в общем-то, гордишься этим всю дорогу. У меня подобный подход вызывает уважение, когда у человека нет внутренних противоречий. Такого не бывает, особенно у творческой личности, чтобы их не было совсем, но вот он таким образом организовал происходящее. Это знаковая фигура в русскоязычной культуре, что бы он сейчас ни делал. Точно так же, как Эдуард Лимонов. Мне тоже взгляды его не близки совершенно, но это интересный человек, и это событие в русском языке, такие вещи надо ценить.
— Кто прав в их перепалке с Бастой?
— Для меня тут неправ, всё-таки, Сергей. А то, что Вася провёл этот концерт… Я просто понимаю, что такое перенести стадионный концерт. Это большой серьёзный проект, к которому долго готовились, и то, что его организаторы решили его не переносить, это значит, что на этом шоу была завязана огромная команда людей, это были совершенно гигантские вложения, и то, что организаторы в итоге пообещали соблюдение всех формальных правил, и стало вообще причиной проведения этого мероприятия. А когда ты уже на нем находишься, проконтролировать, чтобы люди не становились друг другу на голову… Лучше было бы его не проводить, но, видимо, это по каким-то причинам было невозможно. Я с Васей этот момент не обсуждал, думаю, ему без и этих обсуждений хватало сейчас. Мы все понимаем, какого масштаба артист Баста. Я не думаю, что это было продиктовано каким-то желанием заработать, несмотря ни на что. Я думаю, что дело в потенциальных потерях, а не в том, что он решил себе еще заработать. Его все обвиняют сейчас, что это жадность какая-то. Это точно не оно.
— В прошлом году вы с Ленинградом провели Soundclash-концерт. Он закончился странным визитом копов к тебе.
— Да, мне выписали штраф за мат. 500 рублей!
Это был сюр. Мы сидели в гримерке, наверное, часа четыре в компании двух полицейских, которые нас никуда не выпускали. Потом я подписал какое-то заявление. Эти сотрудники попросили со мной сфотографироваться. Я с ними сфотографировался, выложил в инстаграм, им тут же прилетело по шапке за это капитально. Сразу же после публикации.
— К тебе часто наведывалась полиция. В эти моменты у тебя ничего запрещенного при себе не было?
— Я никогда ничего с собой запрещённого не имею.
— А ты куришь вообще?
— Ну да, бывает. Безусловно, у меня есть опыт употребления различных веществ, но ни одним из них я не увлекаюсь на постоянной основе.
— Тебя удовлетворила реакция публики на “Хипхоперу”?
— Я считаю, что не произошел ее главный этап — это надо ставить на сцене в финальном варианте. Я считаю, что это не замеченный в должной мере релиз.
— Я воспринял это как твой ответ “Горгороду”.
— Если я на что и ориентировался в процессе создания “Орфея и Эвридики”, так это на “Гамильтон” Лина Мануэля-Миранды. Идея концептуального альбома, воплощённого в рэпе и приспособленного для сценической постановки, со мной уже давно. Когда я ещё ходил на первых “Копов в огне” в 12-м году, я тогда уже несколько лет собирался сделать какую-то связанную историю из нескольких треков. Чтобы там были разные персонажи и так далее. Просто создание “Хипхоперы”, поиск сюжета и работа над ним растянулись на долгие годы.
— Когда ты упомянул период творческой нестабильности, этот период совпал с моментом роста популярности Мирона. Ты ему не завидовал в тот момент? Не думал о какой-то несправедливости?
— О несправедливости я не думал, но, безусловно, его успех с таким сложным альбомом меня впечатлил, это было круто.
— Как ты себе этот успех аргументировал?
— Во-первых, я считаю, что это очень сильный альбом, и это был неожиданный ход для русского рэпа в тот момент. Во-вторых, безусловно, была подготовлена почва в плане медиа, потому что в тот момент он о себе ярко заявил чередой баттлов на Versus. Стечение обстоятельств, грамотная стратегия плюс очень талантливый релиз.
— Как ты думаешь, какие задачи Мирон решает сейчас?
— Понимаешь, даже “Горгород” является рефлексией автора и артиста. И, по большому счету, Мирон всегда говорил об этом в своих треках. Я думаю, он пытается придумать какую-то новую тему, чтобы не рассказывать снова о себе и своих метаниях как артиста и автора. Может быть, пытается сейчас получить какой-то уникальный опыт, которого у него не было, о котором можно было бы рассказать. Пытается пожить жизнью, наверное, чтобы писать о жизни, а не о рэпе. Я не знаю, решает ли он эту задачу, но это, по-моему, его главная задача.
— Думаешь, это творческий кризис? Несоответствие высоким требованиям к самому себе?
— Этот кризис был заметен давно уже. Года с 17-го, примерно.
Очень долго были только фиты, и почти всё — репрезенты. “Горгород”, я считаю, для жанра стал шагом вперёд. Мирон изловчился и придумал такой фокус, как ему выстроить эмоционально заряженную историю, при этом опираясь только на свой опыт в рэпе и прочитанные книги, грубо говоря. А это сложно, на самом деле, опираясь только на эти две точки, сделать что-то, что будет по-настоящему трогать слушателя. Ему удалось. Просто что делать дальше? Вот у Мирона есть песни о любви? На мой взгляд, эта тема гораздо более неисчерпаемая, чем тема самокопаний, как в “Кем ты стал”.
— У вас, кажется, разные взгляды на систему работы. Он более стихийный автор, ты к написанию относишься как к системному вопросу.
— Я тоже автор очень стихийный, но просто какие-то вещи надо потом методично доделывать и оттачивать их, а для того, чтобы суметь взять от внезапного порыва максимум возможного, нужно быть в хорошей творческой форме, должна быть наработана серьёзная техническая база. У меня хватает песен, которые я написал в порыве за час, за 40 минут. Но когда ты создаешь большое и, тем более, сценическое произведение, где существуют разные персонажи, это изначально заточено под какую-то коллективную работу. И там без плана ты просто поплывёшь, не сможешь сбалансировано раскрыть какой-то сюжетный аспект или характер персонажа. Если ты рисуешь картину на всю стену, опасно на глазок начинать рисовать, не учитывая общих пропорций. Надо как-то наметить области и их примерные размеры.
— Артисты вокруг себя выстраивают какие-то лейблы, империи, продвигают молодых. Почему тебе это неинтересно?
— Тут два аспекта. Во-первых, я на заре карьеры, побывав в положении артиста, которому рассказывают, как ему быть артистом, могу сказать, что это полное говно, психическое насилие над человеком, не оправданное ничем. И второе — это очень тяжелый труд, тем не менее, если уж этим заниматься, этому надо посвящать себя полностью. И это другая профессия.
А я больше ничем не занимаюсь, кроме музыки. Это моё дело, призвание, я должен заниматься только этим. Я могу играть на гитаре, на укулеле, ногами еще сэмплировать и педали нажимать. Чтобы это делать, нужно каждый день часов по шесть репетировать в течение минимум двух месяцев. Про это надо думать, даже когда ты этого не делаешь. А еще у меня есть семья. Я ничего такого делать не собираюсь. Если бы была волшебная машина, куда ты засунул миллион, а вылезло два, и она больше ничего от тебя не требует, я б такую себе купил. Но, к сожалению, не продается. А любым другим делом, чтобы получать какую-то отдачу, надо заниматься. Если ты просто куда-то вложил бабки и пустил это на самотёк… Наверное, у меня просто нет того количества бабок, чтобы такими инвестициями заниматься.
— Сколько тебе нужно в месяц, чтобы комфортно жить и обеспечивать семью?
— Чтобы я не заметил каких-то изменений, тысяч 500, наверное. Сейчас мы переедем со съёмной квартиры в свою наконец, будет поменьше.
— Тебе удавалось в условиях карантина, в бесконцертном режиме выходить на эту сумму?
— Да, удавалось, но это тяжёлый труд. Оставшись без концертов, пришлось, конечно, всерьёз призадуматься, что теперь делать. Но я сделал несколько коммерческих проектов, которые я считаю удачными ещё и с творческой точки зрения, поэтому я ими и занялся. Я рад, что их было достаточное количество для того, чтобы прокормить и свою семью, и суметь хоть как-то поддерживать музыкантов, которым сейчас вообще несладко.
— Я понимаю, что у тебя медийность, к тебе приходят партнеры. А на что в это время жил твой бэнд?
— Во-первых, проект типа концерта с Miller, где задействована вся группа, — с таких получают все. А во-вторых, всем музыкантам мы выплачиваем ежемесячное пособие в течение этого года, начиная с весны. Это небольшая сумма, только на неё в Москве, прямо скажем, не проживёшь, тем не менее, это какое-то подспорье. Вместе с какими-то сторонними заработками парни как-то вывозят. Тем не менее, это ужасный год, всем очень тяжело.
— Наш текст выйдет либо под ёлку, либо сразу после праздников, поэтому мне хотелось бы закончить его на отсылках к песне “Грабли”, песне об обещаниях, которые мы себе даем и часто не исполняем. Что бы ты хотел пожелать себе в наступающем году?
— Первое, что крутится на уме, честно говоря, — не прерывать занятия спортом, потому что в этом году случались перерывы, апатия нападала. Пообещать выпустить свой лучший альбом. Лучший в смысле из тех, что были, а не из тех, что будет (смеется). Василия Ивановича надо в шахматы разок обыграть уже в следующем году. В этом году мне удалось только один раз, я держу эту планку, надо не сбавлять. Пообещаю себе два раза выиграть у Васяна.
— Вы не смотрели “Ход королевы”?
— С детьми нет, естественно, с женой смотрели, очень впечатлены. Подростку его можно показывать, наверное, лет с 12. Пока рановато. Сыновьям будет сложно воспринять эту драму о зависимости.
— Спорт. Чем ты занимаешься?
— В течение всего этого года, не считая февраля, дома делал воркауты под видосы, а до этого в зал ходил, железяки таскал.
— У тебя уже был разговор с детьми про то, что Деда Мороза нет?
— Не-не-не, Дед Мороз существует, это очень выгодный миф, поэтому в том, чтобы его развенчивать, никто не заинтересован — ни родители, ни дети. Они пишут письма Деду Морозу и в этом году опять отправляют, получают ответные. До сих пор есть место сказке в жизни. Они иногда говорят: “А что, если Дед Мороз — всё-таки родители?”, а потом такие: “Не, фигня какая-то, как это может быть”.
— А как эти письма выглядят — электронные, бумажные?
— Конечно, бумажные.
— А как ты пишешь ответные?
— Тоже бумажные письма, на красивой красной бумаге, белой ручкой. Это только Дед Мороз, а есть же еще Зубная фея.
— Какова там система?
— Когда выпадает зуб, ребёнок пишет письмо Зубной фее, упаковывает зуб в это письмо, получает ответ и денежное вознаграждение под подушкой. Я вырезаю из листа А4 такой большой, как бы, коренной зуб — это стандартный бланк Зубной феи, на нём пишется ответ, сзади приклеивается маленький кусочек бумаги, который служит кармашком для свёрнутой купюрки. Вот в таком формате приходит ответ под подушку. За зуб нынче фея присылает 500 рублей — я считаю, это очень мило и щедро с её стороны.
— Каким было самое запоминающееся празднование Нового года в вашей семье?
— Мы в Таиланде как-то праздновали Новый год с нашими друзьями, там были всякие прикольные конкурсы. Мы долго готовились, там был сценарий в стихах. Всё делалось из каких-то подручных материалов типа раскрашенных кокосов, я помню, мы красили их аэрозолем. Мы делали большого картонного робота, с ним нужно было танцевать в одном из конкурсов в стиле робота под песню “Intergalactic”. В конце появлялся я, переодетый в Деда Мороза. Васяну было тогда три с половиной, и он на следующий день сказал: “Ну да, было классно, а потом папа переоделся в Деда Мороза” (смеется). Но главное, что их совершенно не смущает, когда они обнаруживают такие вещи, потому что они знают, что перед Новым годом мир завален фейковыми Дедами Морозами, но они работают на настоящего.
— Такие истории, ответы в многочисленных интервью рисуют тебя как идеального отца. И зная песню “Ругань из-за стены”, кажется, что это такой психомеханизм компенсации.
— Просто я четко понимаю, чего мне в детстве не хватило, стараюсь как-то применить этот опыт в положительном ключе.
— Чего тебе не хватило?
— Какого-то отцовского внимания и участия в моей жизни родителей в плане чуткости, не попыток навязать что-то и не мне что-то сказать, а послушать, что скажу я, как-то внимательно к этому отнестись. Мне не хватало диалога и отсутствия стеснения в том, чтобы выражать то, что ты на самом деле думаешь и чувствуешь. Стараемся избегать какого-то осуждения, и больше всего ценим, чтобы дети рассказывали, что у них действительно происходит, вместо того чтобы как-то подсластить пилюлю и выдать желаемое за действительное. Гораздо круче, даже когда ребенок сделал что-то не то, но не боится тебе об этом рассказать, потому что у него нет боязни перед твоим безудержным гневом. Он знает, что последует какое-то осуждение, но это осуждение у него внутри присутствует, а с нами он может обсудить свой проступок спокойно, как с близкими людьми, кем мы и являемся друг другу. Какие-то такие вещи.
— А есть история, которую ты вспоминаешь в первую очередь как приятную, связанную с твоим отцом?
— Целая куча.
— Первую, которая самая-самая.
— Пока они еще жили с мамой вместе, у нас одна из комнат в квартире была полностью завалена всяким музыкальным барахлом, и когда я проявлял к этому интерес, папа всегда врубал синтезатор и включал мне всякие смешные звуки, показывал, как что играть. У нас с отцом очень прикольные встречи сейчас. Когда я бываю в Смоленске, мы с ним встречаемся и много времени проводим. Это бывает нечасто, но это всегда папин день.
— Что вы делаете?
— Гуляем, просто сидим болтаем. В марте мы виделись, получается, сидели, играли вместе, вот это круто.
— Что ты в детстве всегда мечтал обнаружить под ёлкой?
— Я хотел компьютер настоящий, чтобы он всё тянул. У меня был только Дельта-С, это курская попытка собрать ZX Spectrum, персональный компьютер, разработанный в 82-м году в Британии, если не ошибаюсь. Все программы грузились с аудиокассет. Размер оперативной памяти составлял 48 КБ, современному человеку такое невозможно представить. И там был встроенный “бэйсик”, причем команды набирались не буквами, а комбинациями клавиш при помощи зажатого “шифта”, они писались сразу одним словом.
Мне очень нравилось программировать, я пытался сделать игру, но там была очень медленная графика. Пока рисуешь окружность, было видно, что ты рисуешь окружность. Я делал какие-то вещи, когда ты мог при помощи клавиш двигать нарисованные объекты, и моей мечтой было создать настоящую игру. Я мечтал не то, что о первом “Пентиуме” — хотя бы о 386-м, но это была непозволительная роскошь для нашей семьи.
Первый компьютер мне купили, когда я уже полгода как был студентом факультета информатики. Чтобы делать домашку, приходилось проситься к кому-то в гости, потому что своего компа не было. И вот в марте на день рождения ко мне приехал дедушка, привез 700 долларов, которые собрали всей семьёй. Я таких денег не держал в руках никогда, целое состояние. И мы поехали с моим дедушкой и моим другом Валентином Ерёминым то ли на Горбушку, то ли на Савёловский — уже не помню — и купили мне первый компьютер. На нём была записана целая куча демок, с которых началась моя сольная карьера.
— Новый год — пора волшебства. Ты когда-то наблюдал что-то, похожее на волшебство?
— Да, я дважды был на родах. Волшебство! Магия! Очень важно быть со своей женщиной в этот момент. Не менее круто взять своего ребенка на руки сразу, как только он появился на свет. К этому все по-разному относятся, я знаю женщин, которые, наоборот, говорят: “Нет, я должна быть одна”, и мужиков, которые считают, что им там нечего делать, но у нас семья не такая.
