"Заточка начиналась как прикол": как рэпер начал играть кантри и стал звездой в стране, где кантри нет

Сюжет для российского кино: рэпер из Тюмени с несложившейся карьерой работает тренером в качалке и знакомится там с рок-гитаристом. Вместе у них получается делать такой забористый кантри-рэп, что они становятся новыми героями популярной радиостанции и ездят по России и не только с бесконечными турами. Как говорится, а нам и представлять не надо — это история группы Заточка.

Заточка громко заявила о себе альбомом "Грязное дельце" в 2018, сразу получив самые лестные комментарии Noize MC (в списке иноагентов) и вскоре оказавшись на лейбле Invisible Managment, занимавшемся делами Ивана, а также заручились поддержкой группы Anacondaz. Собственно, половина Заточки — это гитарист Anacondaz Илья Погребняк. Немногословный музыкант уже трех групп (Anacondaz, Заточка и Людмил Огурченко) отвечает за инструменты, а слова — сфера Юрия Симонова, или, как его по-свойски зовут слушатели, Юрца. Ему и слово.

ЗАТОЧКА — КАК 9MICE И KAI ANGEL

— Недавно вы назначили сразу два "Стадиума" (клуб на 6000 человек) для презентации нового альбома в конце года. Я сходу вспомнил только три случая, чтобы сразу ставили два: это Kai Angel и 9mice, хайповые ребята, ATL, старожил "Стадиума", и Дайте танк, эти даже три. Притом, что если отмотать лет на пять назад, то, наверно, ваша площадка была "16 тонн" (до 450 человек).

— Лет пять назад, наверное, уже "Известия Холл" все-таки. Со сбором в 600 человек, что-нибудь такое.


— Откуда такая смелость?

— В этой индустрии ты должен принимать решение о будущих площадках и сборах просто исходя из своих амбиций. Ты только отыграл концерт в "Стадиуме", тебе говорят: "Давай, на следующий год выбирайте дату, наверное, надо ставить два". А ты еще со спущенными штанами, у тебя еще вообще ничего нет, тебя застают врасплох. Какой следующий год, какой новый альбом? Но я надеюсь, что это пройдет, что мы запишем альбом и с ним дадим два "Стадиума". И ты будешь говорить следующему человеку, что знаешь четыре случая.


— Хотя бы страх какой-то есть?

— У меня страх был перед первым большим концертом — и в процессе первого был страх. Есть люди, которые говорят: "Я всегда верил", а я никогда не верил. И когда мы начинали, я думал, что это будет такая нишевая группа для тех, кто разбирается, для своих, вот такая. "16 тонн" — вау, "Известия Холл" — ладно, "Red" — хорошо! Это круто, нас вот столько. И даже первый "Стадиум" — мы туда даже ходили посмотреть, как проходят концерты на 3000 человек, и насколько это мало смотрится в клубе. Потому что я думал, что так и будет... Я был в шоке, что мы его весь собрали. Когда вышел на эту поляну, просто охуел. Натурально.


— Пару месяцев назад ты сказал, что нового альбома нет, им не пахнет.

— Пахнет, пахнет. Сейчас уже пахнет. Куда он денется? Пишется, пишется.



ТЮМЕНЬ, ГЕРОИНОВОЕ ГЕТТО

— Давай отмотаем сильно-сильно назад. Тюмень. В 2001 году ты создаешь группу Новокаин. Что тогда собой представляли твой город, твой район?

— Во-первых, надо сказать, что нулевые в Тюмени это то же самое, что 90-е в общем представлении. До нашей провинции всё докатывалось сильно позже. У нас было прям настоящее героиновое гетто, по-другому не назвать. Ты заходишь в любой подъезд и под ногами стоит хруст, потому что пол, как ковер, выстлан шприцами. За почтовыми ящиками ты ныкаешь сигареты, а оттуда обязательно выпадают шприцы. Все старшие сыновья подруг твоей матери умирают просто каждый день.


— Картина просто апокалиптическая. Тебя не обманывает память? Хруст шприцов?

— Хруст шприцов. Дети натурально играют с иглами. Я помню, что у моей мамы был пункт, она с ума сходила на тему "не употребляйте наркотики, а этот твой друг, он не употребляет, точно?" Проверяла сгибы локтей у друзей, когда они приходили к нам домой. К каким-то её подругам приходили друзья детей — ушли, нет какой-то ювелирки маминой, это обычное дело. Не дай бог появиться у пивного ларька не в тот момент в кожаной куртке, тебя просто нахуй зарежут. И такое случалось не раз, не два.

Нам повезло, что мы тогда были мелкими. Очень мелкими. Вот у меня сестра, она 80-го года. И у нее фотография одноклассников, там просто половины пацанов нет в живых. Вот 80-й год, когда тебе в 2000 типа 19−20, они приняли удар на себя, конечно, жёстче.


— Самое жёсткое, что ты видел своими глазами?

— Однажды мы играли во дворе и услышали клаксон, он громко на весь двор орал, потом что-то начал сбоить и все равно орал. Как будто кто-то зажал. Мы подошли — через два подъезда от моего стоит машина, у нее прострелено заднее стекло. Причем выстрела мы не слышали. Дырка в заднем стекле и дырка в башке у водителя. Он всем огромным телом навален на руль. И это все орет на весь двор.


— Как ты всего этого избежал?

— Я думаю, что основное — это действительно возраст. Мы были всё-таки помладше, и не было такого, что нам дохуя предлагали. У нас были типы, которые ставились, но и они, к счастью, не особо были настроены затягивать к себе людей. Просто для большинства, Тюмень — это нефть, бабки, и сейчас ты приезжаешь в город, красивейшее место, чистое, все мэра обожают, все цветет, классно, и вот поэтому еще люди думают: "Ты уверен, что про Тюмень рассказываешь?". А я пиздец как уверен, что про Тюмень рассказываю.



ШАНСОНЧИК И МНОГОТОЧИЕ, РЭП В ПРОВИНЦИИ

— Хорошо, тебе 15 лет, нулевые, какой твой первый рэп?

— Я помню самую первую рэп-песню. Мы до этого слышали что-то похожее на рэп. Децл вышел, мы слышали все Децла, он как бы говорил на нашем языке. Но потом я услышал Black Attack "Heartless". Где на снейр он, блядь, заканчивает слова. Где он читает, как будто гвозди вколачивает. И я такой: "Я хочу так", вот я прям об этом подумал. Я хочу читать, как этот человек читает, как будто сваи вбивает. Недавно себе в Spotify добавил, ехал в тачке, кайфовал просто. Всё еще так же круто, у меня прям мурашки были.


— Группа Новокаин существовала достаточно долго…

— Она долго существовала, но сделано-то за это время было немного! Мы были как все эти группы, где три-четыре пацана ходят по району: "Мы из группы, нахуй, у вас какие-то вопросы?" Там еще какое-нибудь громкое название обязательно, что-то с синдикатом, кланом.

Eminem тогда влияние оказал на огромное количество людей. Иногда не хочешь его вклад упоминать, хочется что-то поэкстравагантнее сказать, да? Aesop Rock или Rhymesayers, Def Jux. Но правда в том, что на многих очень сильно оказал влияние именно он, показал, что можно говорить невероятно отвратительные вещи, чудовищные вещи, при этом, чтобы это звучало абсолютно как поп-музыка, с какими-то гениальными хуками. Такая удобоваримая жесть.


— У тебя наверняка были моменты, когда окружающая действительность и то, что ты слушал, были в противоречии друг с другом.

— Обязательно. Конечно, обязательно было слушать шансончик. Я пропустил практически полностью эру широких штанов. Я просто не понимал, как можно ходить в широких штанах.Ты реально будешь очень сильно выделяться и мне это внутренне не нравилось. Все с шапками на затылках, все в паленом адидасе. И мы так одевались до последнего. На какие-то редкие выступления мы могли надеть джинсы широкие, но я вот сейчас смотрю старые фотографии Многоточия и прекрасно их понимаю. У нас недавно с кем-то был спор про Многоточие, наши типы из группы говорят, Многоточие — это же типа мистер Кредо, да? И я такой, блядь, как это вообще в голове уживается вместе? А потом понял, что они были просто на дискотеках, где ставили "В жизни так бывает", а сразу после — "Чудная долина", условно. А для нас Многоточие так откликалось! Они как будто из нашей среды были. "Жизнь и свобода", "Скажи мне, брат" — понятно, что сейчас это может показаться безвкусным, топорным — но тогда это сильный отпечаток оставило. Я "Жизнь и свободу" помню наизусть, клянусь. Я могу тебе практически накидать треклист по памяти. Единственная песня, на которую мне было вообще похуй на этом альбоме, это "В жизни так бывает".


— Ты недавно ходил на их концерт.

— Да, я познакомился с Руставели.


— То, что ждал, то и получил?

— Да, да, да. Абсолютно. Вообще. Я еще никогда так не делал. Я прекрасно все понимаю. Вокруг огромное количество его фэнов стоит, его еще не все узнали, он в кепке, проходит мимо. Мы с ним здороваемся, я говорю: "Старик, я понимаю, все смотрят. Мы должны сфоткаться. Ну я просто не могу тебя отпустить без фотографии. Это для меня, короче, кое-что значит". Когда он на концерте начал "Зачем я нужен тебе?", я чуть стол не перевернул. Я вскочил, всё, блядь, я не могу больше. Есть вещи, которые просто для тебя что-то значат. Неважно, как они сохранились, кто там что думает.



ОДНУШКА В БУТОВО, МЕБЕЛЬ ИЗ ПАЛЛЕТ: ГРУППА НОВОКАИН ПОКОРЯЕТ МОСКВУ

— Какой пик популярности был у группе Новокаин?

— Да никакой.


— Позвольте. Вы были на сборнике Аггробабруйска (лейбл, открытый Стимом на пике его известности).

— Ну все правильно я говорю. Никакого. В какой-то момент нас стали звать в ближайшие города почитать рэп за какое-то подобие денег. Мы стали сами какие-то тусы устраивать в городе, опенмайки, когда ты просто приходил, приносил с собой демку — если хочешь, залазь, почитай. Как ни странно, тогда это было довольно популярно. А чего-то такого эпического — я не ощутил.


— Почти 10 лет группа существовала, вам уже не по 20, начали думать, как дальше жить?

— Мы все переехали в Москву. И Москва действительно сильно поменяла нас всех, вообще как людей. Мы жили все вместе в южном Бутово, в однушке, где мебель был сделана из паллет. Я помню, что мы приехали из Сибири в Москву зимой и охуели от того, как здесь холодно. Это была аномальная зима 2009 года, если кто-то помнит. И у нас от балкона к центру комнаты тянулась наледь, в квартире был снег.

Впервые в нашей истории мы начали ругаться, такого вообще не бывало никогда. Я знаю их всю жизнь. С одним из них мы с первого класса учились в школе.


— Что вы пытались делать со своей карьерой?

— Что-то где-то выступали на местных вечеринках. Помнишь такого персонажа — Бутовский Михей? Поскольку мы жили в Бутово, с ним сразу же познакомились, и он нас позвал куда-то читать рэп, и мы где-то там читали рэп. Потом познакомились с Легендами Про, помнишь момент, когда они были на взлете? Амирчик (Пёс) мой кент, мы очень давно с ним не общались, но это человек, который мне как-то внутренне помог. Ничто не забыто.

Мы где-то были рядом, сидели в углу на студии ЦАО, пока там Птаха записывал. Это создавало ложное ощущение, что ты к чему-то идешь. Ты мог у себя в Тюмени представить, что будешь с Птахой сидеть и говорить? Нет же, значит, ты куда-то двигаешься, но в реальности все не так. Постепенно энтузиазм начал гаснуть, встал финансовый вопрос, все вышли на супер дерьмовые работы. Кто-то на склад автозапчастей, я барменом в фитнес-клуб.

Потом приехали наши жёны на тот момент. Ситуация, как ты можешь понять, стала только тяжелее, а не легче. Закончилось всё тем, что в какой-то момент я один читаю рэп везде. Мы остались в прекрасных отношениях с пацанами, если мы можем видеться, мы обязательно видимся. Но парни себя нашли в других сферах, успешно. Они на своём месте сто процентов.







"ПАЦАНЫ ВЗЯЛИ ЗА ЖАБРЫ": ДЕЛАЯ ЗАТОЧКУ, ПРИШЛОСЬ РАЗОБРАТЬСЯ В КАНТРИ

— Следующий пункт это знакомство с Ильёй?

— Да, и самое странное, что Илюху тошнило от того вида рэпа, который я делал. Этот "грустный пацанский рэп под пианинку", его просто начинало корежить.

Он пришёл в зал качаться и, поскольку у нас был много общих знакомых, это был вопрос времени. И чуть ли он не сам в какой-то момент говорит: “Давай подыграю здесь на гитарке, а вот здесь тоже гитарки не хватает". И вот он и начал что-то наигрывать, и в ходе этих побухаловок на кухне, я уже не помню кто предложил блюзца насыпать, что-то такое вязкое, прикольное, чего мало. Я помню, что друзья сразу же среагировали по-другому на трек "На стрелу", на "Я люблю кантри".

Всё начиналось как шутка. Ну что мы знали о кантри? В американских боевичках, которые мы очень любим, если у кого-то казаки из крокодиловой кожи, то начинает играть блюзец, кантри, чувак с сигарой сидит. Наша же темочка. Давай что-то такое попробуем. "Я люблю кантри", она же вообще не про кантри. Заточка начиналась как прикол.


— Когда ты начал слушать кантри?

— В процессе записи. Много классического кантри, мне это очень сильно понравилось. Начал кайфовать, я до сих пор большой фанат старенького, я большой фанат Джонни Кэша, особенно, когда он с Риком Рубином связался. Мне очень нравится молодежь: Морган Уоллен, Люк Комбс, все эти чуваки. Это круто, реально круто. Много пришлось всего перелопатить, чтобы добраться до хорошего, потому что это, конечно, индустрия гигантская абсолютно, и артистов там сколько хочешь. Сейчас не могу себе представить время, когда я это не любил, не слушал, не знал. Это реально часть моего музыкального вкуса.


— В чем прикол кантри?

— Кантри — это очень-очень понятные тебе музыкальные ходы, если это не какой-то альткантри. Понятные музыкальные ходы, понятные человеческие темы. Всё тебе разжевали, в рот положили, четыре аккорда на акустической гитаре, очень легко заходит.


— Это же рэп под пианинку, по сути.

— Ну да, американский фолк-рэп под пианинку. И темы очень одинаковые.


— У них нет шутничков?

— Есть, но и то, чаще всего эти шутнички стали известны благодаря какой-то очень серьезной и очень грустной песне. Был Тоби Китт, такой кантри Eminem со смешными клипами. Хотя он прям мужик с байкерскими усами, с длинными волосами, со шляпой, всё как полагается, огромный взрослый мужик. Он шутит шутки, но всё равно главная у него песня, это когда он на сцене говорит: «А теперь всем павшим солдатам в Ираке поднимите, блядь, вверх огни». У них есть Тим МакГроу, такой Стас Михайлов, эти песни, что свое ранчо, пацаны, я ни за что не продам, идите нахуй.




Первый хит Заточки


— Обязательно в кантри должна быть банджо?

— Нет, в самом деле вообще банджо, это наше колхозное представление. Знатоки говорят, что все время использовать банджо — это исключительно блюграсс, но я не хочу даже в это вникать просто.


— Что по кантри в России?

— Существуют прям классические кантри-группы. Никому не известные. Но я всегда слушаю, если я натыкаюсь, мне пиздец как интересно. Сыграно безупречно, вот тебе губная гармошка, вот тебе банджо, вот тебе всё, йодлем поёт, всё круто, но это полная копирка текста классической кантри-песни. Тексты же: «на моем ранчо», «лошади убегают в закат», «мои сапоги видели немало пыли». Зачем это здесь нужно? Это как молодые рэперы переводят одну плохую песню Playboi Carti.


— Чем кантри отличается от поп-рока?

— Сейчас вообще абсолютно ничем. Морген Уоллен — это просто какая-то поп-песня, где-то есть гитарка. Обычная поп-музыка.


— Группа Звери?

— С другой последовательностью аккордов и чуть-чуть меньше гармонического минора.


— Для рэпера ты уже стал разбираться, да?

— Пришлось. Пацаны меня сразу взяли за жабры, что я ни в чем не шарю. Я пришел, сейчас будем записываться. Они говорят, давай-ка интервалы записывай к вокалу. Я говорю, что это такое? Какую-то часть теории приходилось подтягивать. Но я всегда держал в голове Эверласта, который каким-то образом, находясь в House of Pain, от всех умудрился скрыть, что у него такой охуительный голос, что вместо этого читать про “Jump Around”, ну, это преступление, просто преступление.


— Раз уж ты сказал про Эверласта, расскажи историю, как вам пришлось извиняться перед его барабанщиком.

— Давай без этого, не пришлось извиняться! 2019-й год, нас взяли к нему на разогрев. Я еду туда только ради фотографии с Эверластом, прекрасно понимая, что такое разогрев, что это неблагодарная хуйня, что этим вообще заниматься — дохлый номер просто. Люди в зале думают, что ты — это всё, что их отделяет от любимого артиста, ты вышел, а мог бы он выйти сейчас, а ты его время забираешь. Не знают они, что он бы не вышел, они бы слушали просто плейлист. И вот мы выходим. А какие у нас песни? "Перестаньте гнобить черномазых", "нельзя больше стрелять в коричневых людей", "мистер полисмен, вы цепляетесь ко мне, потому что я черный". Каким-то образом получилось, что этого много. Всё, мы отыграли, людям в зале похуй вообще. О нас никто даже не слышал из этих людей. Но я, когда играю, не думаю о них. Я думаю, что сейчас пойду в гримерочку, сфоткаюсь с Эверластом, а потом пойду на VIP и с кайфом посмотрю концерт.

Сидим в гримёрке, выпиваем винишко, кушаем бутерброды, и забегает девочка от организатора с огромными глазами. Говорит, пацаны, барабанщик Эверласта, оказывается, дружит с кем-то из русских типов, он сидел в зале, вас слушал, и эти русские типы так слегонца ему переводили.


— Мы уточним, что он афроамериканец.

— Да, и он афроамериканец, и клавишник. Из трех чуваков на сцене двое — афроамериканцы. И они не пойдут на сцену, пока вы не пойдете к ним, и не поясните за свой кривой базар. Мы понимаем, что если это как-то не совсем правильно перевести, особенно если у тебя есть желание своего друга афроамериканца чуть-чуть поддеть, то что-то можно подумать.

Мы заходим к ним, и девочка испугана, потому что есть вероятность, что сорвется концерт. А я могу прям сейчас собраться и уехать. Мне ничего не будет. Но еще, помимо всего, уже интересно, что он скажет. Заходим, сидит этот барабанщик, кушает виноград с грозди, говорит, пацаны, присаживайтесь. Опять же, фишка американцев. Что любой наезд, любая хуйня, это всегда через улыбку. "Послушал весь ваш сет, кстати, очень прикольная музыка, тоси-боси, пацаны, чего вы там такое наговорили?" И все это очень обтекаемо, мы с ним разговариваем и не до конца понимаем, что мы там наговорили. Спрашиваем, где твой друг, который тебе переводил? Ты его позови сюда. Друг, конечно, уже напился, ушел, умер. Не было его.

Я сейчас даже до конца не помню, что там мы ему сказали. Что это наша внутренняя российская шутка. Чтобы меня обвиняли в расизме, ну это мне просто кажется странным. И он так же спокойненько всем пожал руки, всех отпустил, своего друга, который ему что-то переводил, нам так и не показал, хотя вот с ним бы интереснее всего было поговорить.


— Фотку сделал?

— В обязательном порядке, если бы я фотку еще не сделал, вообще этот вечер был бы потрачен бы зря.


— У тебя есть еще фотка с Yelawolf.

— Yelawolf мы не грели, его грел Нойз. Я стоял уже на пути к выходу, уже концерт закончился, и мне позвонил Валера, турменеджер Нойза и говорит, слушай, ты по-английски разговариваешь? Я говорю, да, конечно. Но я расскажу предысторию. До этого мы путешествовали по Штатам и заехали в Нэшвилл. А все люди, имеющие отношение к кантри, обязательно живут в Нэшвилле. Мультимиллионеры живут в Нэшвилле, городе на 700 тысяч человек. В Нэшвилле, конечно, есть магазин лейбла Yelawolf, Slumerican. Мы заходим, я думаю купить себе какого-то мерча, и за прилавком стоит его мать. Я на уши ей присел, мы там фэны, то-се. Сфоткались. И вот я захожу в гримёрку к нему и говорю, старик, у меня для тебя кое-что есть. Показываю фото. И он такой, охуеть, мама!






Yelawolf и Юрий



ПЕСНЯ ДЛЯ РАДИОЭФИРА — ВОТ ОНА, ГОТОВА

— Вернемся к первому альбому. Что вас заставило дописать его и выпустить?

— Мой энтузиазм. Каждая песня казалась лучше предыдущей. Я вхожу в силы, Илюха тоже слушает, какие-то ходы подбирает. Там все еще есть песни, которые мне очень нравятся, часть их них мы до сих пор исполняем.


— Ваш трек "Новый шериф" берут на "Наше радио" и он доходит в чарте до второго места.

— Десять раз могу подчеркнуть — без каких-либо знакомств. На "Нашем радио" реально люди мониторят новое музло. Не было никаких знакомых, друга подруги, тети, брата. Людей добавилось на концертах сразу, их больше, и они другие.

Потом это как будто встало на рельсы, они стабильно стали что-то брать в эфир, и если вы вдруг по какой-то причине скептически относитесь к радио — не надо, бросьте это вообще.

Помню, что под постами про Заточку в их соцсетях было очень много негативной активности. Блюющие смайлики и так далее. Но к третьему альбому под нами уже комментарии: "О, отличная песня, старая добрая Заточка". Можно переломить что угодно, даже ортодоксального рок-слушателя России.


— Вы проснулись знаменитыми в какой-то момент или нет?

— Нет, потому что мы сразу сели писать второй альбом, он вышел через год. Я тогда не мог ждать, у меня нет столько времени, мне надо о себе еще раз напомнить. Написали его и вообще не было к нему вопросов. У нас получился хороший альбом, похоже. И въебала пандемия, коронавирус. И вместо того, чтобы ехать и играть уже два альбома, большой, хороший, плотный, классный сет, я просто лежал дома с крошками на пузе и играл в плойку.


— Была плойка, была еда, значит, уже ничего.

— Только-только почувствовали какой-то вкус оплаты своего труда. И казалось, что вот сейчас всё пойдет в гору с этим альбомом. Это же то же самое, что первый, только гуще, сочнее, больше.



РАБОТА ТРЕНЕРОМ, "СКОЛЬКО? ТЫ? ЖМЕШЬ?"

— В какой момент ты понял, что можно уходить с работы?

— Я очень боялся. У меня была жена, была семья, была ипотека. И ты сам понимаешь, что это такое, когда приходишь к жене и говоришь, слушай, я заработал на рэпе где-то 80 тысяч рублей к этому моменту, но дела идут так, что я, наверное, съебу с работы.


— Ты был фитнес-тренером.

— И это как раз работа, предполагающая, что ты постоянно на месте. И ты такой, я сейчас уеду. Там на Дикую мяту нас позвали, я уеду. И в этот день я тоже не смогу. И да, я потом еще на три дня уеду. И тебе такие все, ты не заебал уезжать? Я написал заявление. Работал 10 лет там. Многие люди нигде не работали 10 лет. Я ушел и даже не обернулся. Я клянусь, я ни одного дня не вспоминал больше об этом. Никогда не думал «вот это было времечко золотое, когда тренировали людей с пацанами».


— Ты был хорошим тренером?

— Сто процентов да.


— Что такое хороший фитнес-тренер?

— Который знает, что он делает и не навредит человеку. И я учился: курсы, сертификаты, повышение квалификации. Это все было легитимно более чем. Не просто, знаешь, типа кто самый здоровый — тот и тренер, как в старых качалках. С некоторыми клиентами я работал по 5-7 лет. Они расстроились. И, признаться честно, это было приятно. Мы уже просто друзьями были. Ты бросаешь человека просто. Да, ты фактически говоришь, мне придется от тебя отказаться, мы больше никогда не будем с тобой, скорее всего, общаться. Вот этого больше всего жалко, что там были прекрасные люди и товарищество плотное.


— Судя по твоим соцсетям, ты продолжаешь заниматься.

— Думаю, что я брошу только по здоровью, когда скажут, все, еще раз ты пожмешь штангу, у тебя будет инсульт. Это образ жизни. Ты уже не ради прогресса занимаешься, да и для прогресса уже возраст не тот, ты это делаешь, потому что ты это делаешь, мне нравится чувство выполненного долга, мне нравится, что я утром не проебывался, не лежал, не занимался какой-то хуйней, не смотрел рилсы, а пошел и сделал что надо.


— Твои лучшие жимовые показатели?

— Это время давно прошло. При весе 70 килограммов я пожал 142,5 на 2 раза. Это мой лучший показатель. Я уже говорил, что я в базовой комплектации очень маленький человек. Узкие запястья, узкие тонкие пальцы. У меня каркас вообще не для того, чтобы качаться. Я жал 48-килограммовые гантели, а полтинники просто не мог в руках удержать. Скорее всего, пожал бы, просто у меня запястье выломалось бы. Это, походу, где-то мой предел.



ЗАТОЧКА ДЕЛАЕТ "МУЗЛО, ОТ КОТОРОГО ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ"

— Для меня ваша популярность сильно изменилась с последним альбомом. Или же это плавная дорога, по твоим ощущениям?

— Плавная. Где-то, наверное, побыстрее в горку покатилось и "Острые края" произвел положительный импакт. Но я уже почувствовал, что у меня все в порядке, что это действительно мое место и не надо смотреть объявления о работе, где-то с третьего альбома "Вынь да положь".


— Расскажи о своем подельнике, что за человек Илья?

— Илюха — человек, который определяет, какой будет звук, Вся продюсерская деятельность, если ты слышишь где-то хип-хоп бит, если ты слышишь где-то нарезанный сэмпл, я сейчас не только про гитару, это все сделал он. По сути, человек-оркестр. Чтоб ты понял, мы долгое время искали, кто играет на банджо. Сессионного музыканта нанять, объяснить ему. Их в России оказалось примерно два. Один преподает, условно, в Тверской музыкальной школе, ему 78, а другой последний раз заходил в интернет в 2001-м. Мы написали тому, кому 78, он говорит, ну пацаны, наверное, нет, похоже, что нет. Скиньте материал послушать. А, точно нет.

Илюха психанул и пошел в "Музторг" и купил банджо. И научился играть на банджо. Чем кого-то просить, он быстрее пойдет, научится, сделает сам и сделает лучше.


— Почему у вас мало серьёзных песен, которые, на мой взгляд, очень вам удаются?

— Опять же, Илюхина тема, к разговору о том, что он за человек. Он всегда говорил: "Давай делать музло, от которого хочется жить". Может быть, проблема серьёзная, поданная в веселом ключе, уже не кажется тебе такой серьёзной. Может быть, ты где-то хихикнул, чуть полегче теперь к этому относишься. И я написал "Этажи", отправил Илюхе, и было непонятно, где она на альбоме собирается находиться. Весь альбом был готов, а это какое-то инородное тело. И я написал Нойзу, старик, мне нужен твой совет. Вот есть такая песня, мы что-то не можем понять реально, она может вообще существовать на альбоме Заточки? Он послушал и написал, по-моему, это очень охуительная песня. Обязательно надо ее выпускать, прямо разговоров даже быть не может. Очень утвердительно, без тени сомнения вообще написал. И у меня все сомнения отпали.


— И что сейчас ты думаешь про серьезные песни Заточки?

Я думаю, что это всё-таки не то, что ждут люди от нас. Я ещё плохой артист в том плане, что я очень сильно… Я знаю, что это неправильно, и любой человек с опытом скажет, что это неправильно. Но я очень много оглядываюсь на собирательный образ своего слушателя, который с нами давно. "А вот я сейчас это написал, а он что про это подумает?" И это деструктивно абсолютно. Мне кажется, что если я начну его излишне грузить, то это просто не то, зачем он пришел в Заточку. Он сел такой — ну хоть сейчас у меня будет нормальное настроение в течение полутора часов. Поэтому с серьезным надо очень аккуратно, как будто дозированно.







ХОРОШИЙ ОТЕЦ — КАКОЙ ОН?

— "Этажи" ещё перекликаются с твоей старой сольной песней про отца.

— Конечно. Видимо, из меня это всё-таки лезет каким-то образом. Нельзя было игнорировать.


— Ты рано его потерял?

— Нет, не очень кстати. Мне было 18 лет. Но это тот период, с которого тебе, на самом деле, отец очень нужен. Я все время вспоминаю батю. Каждый день, реально. Не было дня, чтобы я не вспомнил.


— Он был хороший отец?

— Я не знаю, по нынешним меркам уже теперь сложно сказать. Как, наверное, был у всех у нас. Такой холодный, немногословный, суровый мужик, который, как будто бы, из всей семьи, не знаю, не хочу ничего такого говорить, но как будто бы по-настоящему любил только меня. У него семь классов образования, деревенский мужик, и я ему показывал какой-то свой рэп. Что такое мой рэп для человека, для которого последний пиздатый музыкант — это Высоцкий, натурально? И он говорит: "Вот это круто. Ты классно здесь сказал. Давай, давай, давай, я хочу еще послушать". И я сейчас понимаю: ничего он не хотел послушать. Он своего отца не видел ни одного дня в жизни, но откуда-то понял, что вот так надо себя вести. "Давай неси еще, если ты хочешь мне что-то показать, я здесь, я всегда послушаю", когда все остальные такие: "Блядь, старик, ты заебал". Ну вот батя, к сожалению, не дожил до каких-то бонусов моего нынешнего положения. Знаешь, все эти истории, купил бате то, купил маме сё? Вот бате, к сожалению, я ничего не купил. Как говорил Саша Белый: "Ничего хорошего ты так от меня и не увидел".


— Ты сам какой отец?

— У меня малыши совсем. Я сюсюкаюсь с ними, и они меня вообще разматывают. Просто это люди, которые… Ты впервые, как мужик, сталкиваешься с безусловной любовью. Ты вообще не понимаешь, откуда это растет. Почему человек заходит в комнату, а у тебя настроение становится лучше. У меня сын вбегает утром, я улыбаюсь. Он ничего не сказал, ничего не сделал. Я его люблю, просто потому что он есть. Это стоит того, чтобы это вообще когда-нибудь узнать. Или дочка начинает ко мне лезть, целовать меня в щеку. С девчонкой же такая тема, что это какая-то другая связь. Я прям чувствую, что от Верки ко мне идут какие-то провода. Я не могу природу этого понять вообще: у меня есть сын, у меня с ним всё классно, но конкретно с ней это какое-то моё больное место. Ты себе родил больное место. И чуть что, ей что-то плохо, ей грустно, ей больно — я не могу вообще с этим жить.

Я думаю, что на этом этапе я хороший отец, но это легко сказать про отца малышей. Потом они начинают что-то делать или говорить то, что тебе не нравится, с чем ты не согласен. Предвкушаю этот момент. Потом же какой-то еще возраст, когда они начинают переоценивать все, что ты им сказал.


— А ты же не можешь просто заткнуть этого человека.

— Если ты хороший отец, то не можешь. Если плохой, то нехуй делать вообще.



ГДЕ ФИТЫ, АГУТИН И ОСКОРБЛЕМЕНТ

— Расскажи об Invisible Management (компания, представляющая интересы Anacondaz, Ram, Biting Elbows, Космонавтов Нет, а ранее Noize MC). Я так понимаю, что это от Нойза перешло к Anacondaz, а от них к Заточке.

— Да-да, сто процентов. Мне, как старорежимному человеку, который только читал про какие-то там лейблы, контракты, казалось, что это вообще логичный шаг. Anacondaz плотно гастролировали, и единственный способ нам сосуществовать и разводить всё это в разные потоки — это быть на одном менеджменте. Не было вообще никаких сомнений. Работали, у них все было классно, они ездили, выступали, никто не жаловался особо. Плюс это же не лейбл, это менеджмент, люди, которые занимаются твоими делами. Это важно.


— Сейчас вы закончили свое сотрудничество?

— Финальная стадия подходит. Нет никаких жалоб, никаких скандалов, если честно, и плохого нечего ни про кого сказать. Просто естественный такой ход вещей. Хотим попробовать все делать сами. Мы не уходим к кому-то, где пожирнее, да послаще. Просто хотим все вообще взять в свои руки. В ближайшее время узнаем, получится ли у нас это.


— Ты чувствуешь в себе силы быть капитаном вашего корабля?

— Чтобы этим рулить, надо в этом разбираться. И если я не капитан корабля пока, то я им 100% стану. Я в этом дерьме разберусь. Мы потерпим, наверное, первое время. Будет куча каких-то несростов, неналаженных процессов, что-то еще. Но я в этом разберусь. И я это сделаю 100%.


— Почему у вас до третьего альбома не было ни одного фита, хотя знакомства-то явно были, и начинающей группе, наверное, они нужнее, чем уже потом?

— Нам наоборот казалось, что надо сначала показать, что мы можем сами. И ты сам, находясь в профильном СМИ, мог видеть, что нас игнорировали столько, сколько это было возможно. И мне в какой-то момент даже это нравилось


— А потом раз, и Беркут, и Аффинаж.

— Мишка из Аффинажа, если я не ошибаюсь, про нас знал. Где-то даже нам респектнул. Нам было нужно, чтобы кто-то классно спел, мы его знали как охуительного просто вокалиста, человека, который 100% знает, что он делает. Беркут — это больше дань второй половине нашего дуэта, потому что там все фэны Арии…


— Любить сердцем Арию — это как любить сердцем Многоточие.

— Хорошо, что ты это озвучил. Вот для меня это ровно то же самое. Я даже боюсь триггерить этих людей. Просто для меня Ария это что-то максимально оторванное от жизни. Я понимаю всю легендарность, весь вклад и все такое, но это просто музло мне недоступное в целом, как для пацанов Многоточие.

Мы позвали Беркута. Просто ёбнешься какой профессионал. Он приехал к нам на студию и как ёбнул. Там кто-то отошел чай себе налить, а он уже закончил. Реально, двадцать восемь дорожек записал, интервал как бахнул, спел выше, спел ниже, "всё, пацаны, давайте, увидимся". Если б это делал я, у меня бы на это ушло несколько часов.


— Кто самый неожиданный для тебя артист, который отреагировал на ваше творчество?

— На фейсбуке, с кем-то в обсуждении, боюсь соврать, Агутин писал про песню "Батя бьет маму". Как-то, знаешь, даже не похвалил, а такой оскорблемент — вроде и классно, а вроде и хуйня. Но я порадовался, маме отправил. Ну что, думаю, маменька, чем будете крыть? Говорят, Гарик Сукачев хорошо оценивал.

Доходил слух, что Баста услышал в машине нашу песню, сказал: "О, классно, а кто это?" А потом: "А в пизду, не хочу разбираться, все равно забуду".