"Бесит, что сегодня нет славянофилов": интервью с Маугли

Дрейк выпустил "Certified Lover Boy" 3 сентября, вряд ли подозревая, что это важная для России дата. Московский артист Маугли осознанно выбрал ее для нового альбома "Прогулки по воде" — из преданности шансону. "Я люблю все грани русской культуры", — скажет он в этом интервью. И не слукавит: музыка Маугли — соединение затейливой сатиры на современность и фольклорных образов, одинаково искреннее теплое чувство к Древней Руси и России XXI века. Гагауз по происхождению, он совершенно точно русский музыкант, болезненно переживающий упадок культуры. И один из немногих, кто не боится говорить о важном, когда остальные молчат.

Мы запустили шестой сезон "Нового Флоу" — спецпроекта, где каждый год рассказываем о новичках, в которых верим, которых слушаем и которые, на наш взгляд, являются яркими и самобытными героями.

— Твоя музыка отличается от магистрального движения рэпа сейчас (я имею в виду Мелонов прежде всего). Как ты себя чувствуешь в этом контексте?

— Прикольно. В моменты отчаяния я задаю себе вопрос: "*****, нахрена я этим занимаюсь?". Оно ни хрена мне не приносит, ни хрена мне не дает. Успокаиваю себя тем, что оригинален.


— Твоя музыка может быть так же популярна?

— Думаю, она может быть так же популярна, вопрос в темах, которые я поднимаю. Есть популярные вещи, которые могут срезонировать круче в обществе. А есть вещи, которые резонируют меньше, но заботят меня.


— А что больше заботит общество?

— У меня душа не лежит к любовной лирике, но мне удается делать так, что эти треки нравятся людям. Это резонирует сильнее, чем та же социально-политическая история. Возможно, я делаю это недостаточно точно. Потому что из моих социально-политических опусов не складывается единого впечатления, как я отношусь к тому, что происходит в России.

Но другое дело, что я и Ваня Face или Ваня Noize по-разному видим решение этой проблемы. Нас всех троих не устраивает, но я вижу перспективу иначе.


— В чем особенность твоих взглядов?

— Мы давно пережили Советский Союз (при этом я не говорю, что Советский Союз есть плохо) и стереотипное мышление "все, что за рубежом, — все круто". То ли другое поколение еще не выросло, но мы до сих пор воспринимаем все зарубежное как то, на что нужно равняться.

Мы с тобой находимся в Москве. С точки зрения развития она даст фору большинству европейских столиц. За это и Собянину в том числе спасибо.

Я вижу путь России уникальным, я не хочу смотреть на запад, равняться на него. Мы можем перенимать зарубежные опыты, но, к сожалению, русофобия культивируется внутри России. Я бы очень хотел, чтобы у России быть какой-то суверенный путь, и, если выбирать между западом и востоком, я бы предпочел восток.


— У тебя был трек "Трасса не кончается", где очень крутое интро. Как ты нашел этот ролик об эксперименте с общением с потусторонним миром? Там про избранность России…

— Я порой добавляю себе какие-то треки ВКонтакте, которые я даже не знаю, чтобы потом сэмплировать. Я наткнулся на эту историю, по-моему, это называлось как-то вроде "О богоизбранности России". И мы взяли этот кусок.




— То есть ты в аудиозаписях нашел? Просто есть именно видеозапись эксперимента: человек лежит, совершает какие-то странные судорожные движения, и якобы через него говорит дух. Мне казалось, ты именно на этот эксперимент вышел.

— Какие новые смыслы открываются… Видишь, судьба.





— Ты сам веришь в избранность России? Это же вообще очень давняя история: "Москва — третий Рим", славянофилы, потом Соловьев.

— Вот, кстати, ты вспомнила про славянофилов, а я тут распинался, пытался что-то объяснить про Ваню Нойза и либеральное большинство тусовки. Меня бесит, что сегодня нет славянофилов. Сегодня есть только западники. Есть Лебедев [Артемий], есть тот же Хаски, которому свойственны славянофильские черты. Хотелось бы, чтобы они составляли хотя бы какую-то оппозицию западникам.

Насчет избранности России — конечно. Считаю, что у нас суверенный, аутентичный путь, культура, которую очень важно сохранить. К сожалению, мы ее потеряли.


— Хаски упрекал русских рэперов в отсутствии русского саунда, в копировании западного звука. Ты с ним согласен?

— Да.


— Насколько вообще рэп органичен русской культуре? Это же черная история изначально. Как и блюз, который не прижился у нас.

— Рэп — это изначально крик души. Абсолютно во всем мире людям есть, о чем кричать. В этом плане рэп — очень интернациональная история.

Просто кричать нужно о разном, а у нас, к сожалению, кричат о том же самом, что и в Штатах. Хотелось бы, чтобы это было искренним криком.





— Тебя сравнивают с Хаски. Даже флоу, говорят, похож. Сам видишь сходства?

— Если люди верят в Бога, это не значит, что они исповедуют одну религию.


— Маугли — это откуда: Киплинг, Гуф, Руки Вверх?

— Про Руки Вверх я не в курсе.

Я долго находился в поиске нового имени, все казалось натянутым. И наткнулся на книжку младшей сестры. Я тогда очень хотел делать социально ориентированную музыку. Понял, что такое имя можно круто разложить в качестве концепции. Плюс я, кажется, внешне чем-то похож на Маугли.

А Гуф привносит, конечно, неудобства в поиск.


— Какие пересечения у тебя с Маугли?

— У меня есть самое прямое пересечение с Маугли. Я по национальности гагауз. Это народ, проживающий на юге Молдавии и в части Украины. Нашим национальным тотемом считается волк. На новом альбоме у меня есть песня "Сын полка". И одной из идей для обложки было снять меня на фоне неофициального флага Гагаузии, где изображен волк.


— Ты из Кишинева. Что это за город?

— Южный солнечный город, много фруктов, овощей, очень гостеприимный, но со своими традициями. Я очень рад, что у меня есть малая родина. Я считаю себя москвичом, я с шести лет здесь, но мне приятно возвращаться туда. Там все по-другому пахнет, воздух другой.


— Ты с детства был связан с русской культурой?

— Да, и отчасти Молдавия повлияла на это. После распада Советского Союза в Молдавии начали сильно давить русский язык и русскую культуру. Появились лозунги "чемодан — вокзал — Россия". И мои родители вынуждены были переехать (у меня мама — болгарка, отец — гагауз, они русскоязычные). Отцу предложили хорошую работу здесь, но в любом случае он ехал сюда за будущим для меня. И оно связано с тем языком, который я выучил первым, той культурой, которая существовала у нас в семье.


— Ты сам себя считаешь русским?

— По мне сложно сказать, но да.

Человек должен знать о своем происхождении, гордиться им. Но человек сам вправе определять, кто он. Именно потому, что я являюсь носителем русского языка, русской культуры, я считаю себя русским.


— В твоих треках очень много русскости как на уровне образов, так и в музыке. Ты осознанно пришел к транслированию этого?

— У меня все началось с детства и с предпочтений в литературе. Я влюбился в Гоголя с "Вечеров на хуторе близ Диканьки", с "Миргорода". Я очень люблю фольклор. И я всегда очень любил Есенина. В детстве мама читала мне его стихи. Потом я подрастал, брался за Есенина и узнавал себя в его стихотворениях уже подростком: первая любовь, хулиганские мотивы, чувства к родине.

Я почти всегда слушал разную музыку. В 2015 году, когда мы познакомились с моим менеджером Даниэлем, в России была очень популярна витч-хаус-волна. Было такое объединение Волошба, куда входили чуваки из разряда Радость Моя. Они очень много работали с русским фольклором. Я как-то попал на такую вечеринку и понял, что меня пробирает до дрожи.

Я всегда любил творчество молдавской группы Zdob și Zdub, например. Они часто используют этнические мотивы. Могу под настроение послушать нашиды — исламские призывы к молитве. Вся фолк-история очень отзывается в моем сердце.


— На какие еще молдавские группы посоветуешь обратить внимание?

— Zdob și Zdub всемирно известные, они даже на Евровидении когда-то выступали. Гындул Мыцей, Carla’s Dreams. Нация поющая: в масштабах небольшой Молдавии народ плодовит на таланты.

У меня есть давняя мечта — сделать что-то с девушкой, которая бы пела на гагаузском.


— Что кроме гагаузского хотел бы попробовать?

— Русское, конечно. Например, у моего товарища bollywood FM недавно вышел трек с фолк-группой KASHA. Мы с Даней давно задумывались о том, чтобы создать что-то такое с народным мотивчиком. Пока я дошел только до Вороваек.

Мне все интересно. Недавно в Казани я познакомился с Fardi, исполнителем активно продвигающим азербайджанскую культуру в рэпе. Обсуждали с ним совместный трек.

Думаю, если я услышу интересную легенду северного этноса, захочу и ее переложить. Кстати говоря, мне это очень нравится у того же Mnogoznaal. Его музыка — невообразимая фолк-галерея северных народов.


— Фит с Воровайками очень неожиданный. Как он случился?

— Он довольно ожидаемый после моего трека "Шансон". Я не то чтобы адепт русского шансона, но могу послушать под настроение — люблю абсолютно все грани русской культуры. Я обожаю Татьяну Буланову, Михаила Круга.

Трек «Шансон» я написал спонтанно. Решил записаться на дрилл и понял: дрилл уже существовал в России как криминальный жанр — это был шансон. В трек вшито порядка 20-25 разных отсылок к самым известным песням в русском шансоне.



С Воровайками получилось так: меня познакомили с одной из вокалисток, я показал демку, мы вместе подумали над припевом и записались. Все круто, вроде как они тоже очень довольны, даже сказали, что хотели бы поработать еще.


— С каким шансонье хотел бы фитануть?

— С Михаилом Кругом. А вообще с Виктором Цоем, Егором Летовым хотел бы… И с Тентасьоном… (смеется). И с Игорем Тальковым можно еще. Такое вот досадное совпадение.




— Еще про новый альбом: откуда название?

— "Прогулки по воде" — это отсылка к песне Наутилуса Помпилиуса. У меня очень много водных образов в треках, много луж, озер, рек, морей. Для меня это метафора любви.

Как ни странно, я случайно вспомнил об этой песне, включил ее и понял, что там перекликается все, что свойственно моему альбому: есть библейский и военный подтекст, опять же все эти водные образы.


— А "Сын полка" — это Катаев?

— Да, Катаев. Я не понимаю, почему милитаристская история столь непопулярна. Быть сыном трэпа — это нормально, быть сыном мира или сыном Господа — тоже, а сыном полка — нет. У нас в стране, где существует такое количество военных традиций, очень подмяли эту тему.

Плюс сын полка метафорически — сын народа.




— Я вижу сходства между Маугли и сыном полка. Это закладывалось?

— Нет, спонтанно получилось. В треке "Сын полка" речь идет о волках, условно об этих самых гагаузах. "И волки, зыркнув на меня, Тотчас прозвали "сын полка". Опять же я скорее вкладывал народный образ в этот самый "полк".


— Ты даже в инстаграме себя переименовал: Маугли — сын полка.

— Нужно было поменять никнейм, потому что старый был не очень читабельный — Qoloboque. Сейчас хотелось поменять на имя, которое содержало бы в себе Маугли. "Маугли — сын полка" звучит почти как во "Властелине колец" (смеется). Это аутентично, потому что мало кто прибегает к этим военным образам. Тем более, многие не знают даже книги «Сын полка», а для меня стремновато это осознавать.


— Тебе нравится современная Россия?

— Современная Россия мне не нравится тем, что у меня нет права выбора. Сегодня ты либо справа, либо слева; либо ватник, либо либерал. У сторонников Навального меня не устраивает ровно такое же количество вещей, как и у сторонников Путина.

В России нет настоящего плюрализма. Я бы очень хотел, чтобы были представлены правые, нормальные коммунисты, а не нарисованные. В этой части мне не нравится Россия, но я всегда разделял государство и землю. Народ, земля, культура — за это я люблю Россию.


— На митинги ходил?

— Ходил, но просто из журналистского интереса. В последний раз я был там в 2017 году, когда окончил журфак. Вышел фильм про Медведева, и мы ходили на Тверскую с друзьями с журфака. И мне не понравилось находиться в обществе людей, чьи ценности я в полной мере не разделяю. Нас не устраивают одни и те же вещи, но в части других ценностей мы полярно разные.

— Зачем ты пошел на журфак? Действительно хотел стать журналистом?

— Да, я хотел стать журналистом. Закончил школу с китайским языком, шесть лет учил китайский. Поступал в МГИМО, за устный экзамен у меня было 30 из 30 баллов. Мне не хватило двух баллов. Потом оказалось, что там валили всех, кто не ходил к ним на курсы. А я ходил в МГУ.

Сначала я думал, что из-за языка пойду на международную журналистику. Но так как в МГУ не было перспективы китайского, я понял, что хотел бы связаться с политической журналистикой. Она мне казалась наиболее серьезной, интересной, рисковой. В тот момент ориентирами для меня были Анна Политковская, Владислав Листьев (Погибшие журналисты: Политковскую убили в 2006 году, Листьев застрелен в 1995 году. — прим. The Flow). Мне казалось, что все 300 человек, которые идут на курс, руководствуются примерно теми же ценностями, что и я. Но когда на третьем курсе нас перераспределяли и половина людей пошла на "Стиль жизни" (После второго курса студенты журфака МГУ выбирают тематический модуль, среди предложенных — деловая, международная, спортивная журналистика, PR. Модуль «журналистика стиля жизни» готовит к работе в глянце и лайфстайл-изданиях. — прим. The Flow), я понял, что все это давно вымерло.

Какое-то время постажировался в ТАСС в отделе политической журналистики, — и понял, что это бесполезно. Либо нужно много вкалывать и заслужить авторитет как журналист — и затем заниматься рисковыми расследованиями, искать интересные большие материалы. Либо опустить руки, заняться рэпом...


— Каких политических журналистов можешь назвать прямо сейчас?

— Я сейчас так не слежу. Конечно, читаю новости, стараюсь всегда прочитать условно в "Медузе" и "Российской газете" одни и те же новости. Но не могу назвать кого-то конкретно. Я больше ориентируюсь на издания, источники.


— Какие источники?

— Я читаю "Медузу". При этом я могу быть несогласен с ними в большинстве вопросов, в подаче. Поглощаю новости через ленты информагентств, твиттер, канальчики в телеграме.


— Ты по профессии работал?

— Работал. Была стажировка в ТАСС, задержался там на полгода. Потом телеканал "Совершенно секретно". И Life. Но и там я не занимался авторскими вещами.


— Что тебе дал журфак?

— Очень крутую гуманитарную базу, в том числе историю литературы, теорию литературы. Научил мыслить более фривольно по сравнению с той же школой.


— Ты выпустился в один год с Фараоном. Есть идеи, почему журфак выпускает больше рэперов, чем журналистов?

— Это очень хорошая гуманитарная и творческая база. Ребята становятся не только рэперами, но и художниками, блогерами. Есть время, возможности, умение мыслить нестандартно.


— Ты был знаком с Фараоном во время учебы?

— Да.


— Как-то повлиял на тебя его пример?

— Я знал Фараона, потому что мой друг тусил в ту пору на трэп-тусовках. Я знал, что был коллектив Grindhouse, одним из участников которого был Глеб.

Было очень классно наблюдать, как он взлетел. Это была совершенно новая для России музыка. Он взлетел на тот уровень, где, казалось, никто из рэперов не бывал.


— Однокурсники знали, что ты записываешь рэп?

— К сожалению, да. Когда я был на первом курсе, появились Версус-баттлы, Оксимирон становился популярным, рэперов начали воспринимать совершенно иначе, с интересом.

Но мне внимание не особо нравилось. Помню, как девочки на журфаке на 23 февраля сделали футболки с моими фотками и пошли в них на физкультуру. Мне было не по себе, я довольно стеснительный.


— Для «Угодника» и для нового альбома многие биты делал Pretty Scream. Вы друзья?

— Мы познакомились в Крыму в далеком 2015 году, Игорь тогда не выпускал музыку. Я нашел чувака в тематическом паблике по битам на заказ. Мы списались, поддерживали контакт. Потом меня пригласили выступать в Крым еще с предыдущим проектом. Мы побухали, познакомились. Я поехал в Ялту к Игорю, два дня пожил у него.

Еще есть история, связанная с его никнеймом: когда мы были в Симферополе, сфоткались вместе, и я подписал эту фотку: "Pretty Scream.jpeg". Прошло года два, и мне пишет Игорь: "Чувак, я собираюсь пак битов выставить, ты не против, если я буду использовать имя Pretty Scream?".


— Альбом понравился его?

— Да, я слышал некоторые вещи еще до выпуска. Понравился трек с Lildrughill. Мне в принципе нравится Shmoney Sound Рокета, Lildrughill и Fresco. Они немного дистанцированы от трэп-тусовки, где все друг друга уже давно облобзали. Да, это трэп, все про то же, но звучит прикольно.

— В твоей музыке много православной эстетики. Ты крещеный?

— Да, конечно.


— Ты веришь в Бога?

— Я ношу крестик и даже икону святого Пантелеймона — меня крестили в церкви святого Пантелеймона.


— Ходишь в церковь?

— Периодически захожу.


— Ты упомянул Есенина. Какое у тебя любимое стихотворение?

— Наверное, поэма "Черный человек".


— Как думаешь, сколько еще будешь писать музыку?

— Мне очень нравилась позиция Земфиры на этот счет до ее последнего альбома, хотя, возможно, он тоже есть высказывание. Я очень люблю группу Сплин, я рос на их музыке, но они выпускают новый альбом раз в два года, я включаю его и понимаю, что это пусто. Сказать не о чем. А Земфира, когда ее донимали до альбома о новом материале, сказала: "Когда мне будет, о чем сказать, — я скажу".

Я всегда спорил с людьми, которые говорили, что писать нужно из-под палки, заставлять себя открывать заметки, искать биты. Считаю, что нужно писать на одном дыхании. Сейчас я выдал альбом из девяти треков за год. "Гостинцы" из 18 треков я написал за полгода. Думаю, писать буду до тех пор, пока буду понимать, что мне есть, что сказать, и что я не растерял уникальность. Для меня парадоксально то, как чуваки находят, о чем писать, когда они вторят друг другу.


— Твоя уникальность — это русская эстетика?

— Не только. Я часто поднимаю какие-то темы, которые не принято поднимать. Но, в частности, это неразрывно связано с явлениями в русской культуре. Опять же просто потому, что таких примеров не так много.


— Что сделаешь в первую очередь, когда станешь популярным?

— У меня будет возможность привлечь внимание к проблемам, которые я считаю важными и которые не являются первостепенными на повестке дня. Наверное, это связано не только с благотворительностью, но и все с тем же возрождением или переосмыслением культуры.


— Хотел бы в политике реализовать себя? Ты говоришь о культурных реформах.

— Нет, потому что политическая игра — муравейник, в котором отдельно взятый человечек не имеет никакой силы. Возможно, если бы я нашел единомышленников или политическую партию, которой бы поверил, в лидерах которой я бы видел истину, свет, перспективу, то да. Но пока мне куда интереснее наблюдать, делать выводы и высказываться точечно.


— У тебя на шее есть татуировка XXI. Это XXI век?

— Да.


— Что она значит?

— Когда меня будут раскапывать лет через 300, поймут, что я из XXI.