"Сейчас очень приятно смотреть на тех, кто ходит к нам на концерты". Интервью с группой Грот

Есть артисты, которые выпустили альбом и всё, они на нём всё сказали. А вам интересно говорить о своём альбоме?

Виталий: Интересно поговорить о процессе производства. Потому что в стихах и песнях мы всё уже сказали. А если говорить о процесс работы – то интересно.


А чем он отличался от предыдущего? Тот ведь тоже был переходным для вас на другую музыку.

Дмитрий: Да, релиз “На связи” мы впервые записали на студии, до этого мы писались дома. Он в самом деле был переходным. Мы купили всю музыку у ребят из Diamond Style. И от этого ещё жёстче: всё из своего кармана. Но там и объём был меньше, и не было таких страшных сроков.

Виталий: Прошлый вообще как-то быстро записали, месяца за два.

Дмитрий: Пять треков, да, быстро. А тут лейбл, объёмы другие.


Работа с другими людьми – это же творчество?

Виталий: Ну да. Уметь работать друг с другом.

Дмитрий: Слава богу, у нас всё получилось. Не было ни конфликтов каких-то, ничего такого.


Довольны результатом?

Виталий: Конечно. Каждый раз, когда появляется новая работа, она выходит лучше, чем предыдущая. Но всё равно в ней находятся косяки, которых ты хочешь избежать при записи следующего альбома.




Например?

Виталий: Из раза в раз мы сами себе ставим сроки, а потом сами в них не укладываемся. Одни и те же грабли абсолютно всегда. Ставим дату выхода на такое-то число, а через пару месяцев понимаем, что мы в дату не укладываемся, и последний месяц работаем на взрывном кипеше. Думаешь, зачем эти сроки ставить. С утра до вечера сидишь с пятью разными версиями одного трека и отсылаешь их звукарю, потому что через неделю уже сдавать релиз. Приходится работать в бешеном ритме. И на опыте этого альбома поняли, что в следующий раз будем ставить сроки, когда материал будет готов на 80%-90%.

Дмитрий: И пока я не уверен, что у нас так получится. Не хочется, чтобы творческий процесс превращался в рутинную работу, но как это сделать – не понятно. Как Земфира мы не можем: исчезнуть на 10 лет и тихо что-то делать.

Виталий: Творчество заключается в том, что тебя не спрашивают: есть у тебя сегодня вдохновение или нет. Мы, например, в июле решили поставить дату на октябрь. А тебя выносит на весь август: сидишь и ничего не пишется, просто смотришь на этот листик с ручкой в руках. Как будто ты вообще никогда не писал рэп, а на заводе всю жизнь работал. Бывают такие жёсткие творческие кризисы. У меня самый долгий был четыре месяца, года два назад, я тогда вообще ничего не мог писать. И задумываешься: а кто за это отвечает, когда есть вдохновение, а когда нет? Ты можешь сидеть над текстом, день, два, четыре – и ничего.


Как вы вообще вышли на Diamond Style и решили с ними работать?

Дмитрий: Это случайно вышло. К нам в гости пришёл наш омский друг и сказал: “Я нашёл пацанов, у них прикольные минуса”. А мы как раз думали, в каком векторе двигаться. И он зашёл к ним на сайт, ну, на Soundclick, и мы там на два часа залипли. У них же большая библиотека за несколько лет накопилась. А мы впервые их услышали. И очень прикололись.

Виталий: Сначала было предвзятое мнение: если это модные дорогие битмейкеры, то музыка не может быть глубокой и чувственной. Но мы глубоко заблуждались, потому что услышали, как ребята себя проявляют как композиторы. Это не просто слепое следование за трендами, а музыка с большой буквы. Мы были в шоке и решили пусть даже на последние деньги, но купить эти биты и писать на них альбом.


Для записи нового альбома вы позвали Сашу JF и устроили с ним студийный лагерь. Это полезный опыт?

Дмитрий: Да, потрясающий. Это с подачи Влада было. Мы ему рассказали о таком желании, а он это учёл и устроил. Очень классно было. Можно сказать, мечту исполнил. Когда Саша вернулся из Штатов, у вас большая статья про их райтинг кэмп вышла. И мы поняли, что у нас что-то похожее было. Это очень круто, хочется дальше в этом направлении двигаться.



Ваш битмейкер Матвей не расстроился, когда вы решили на Diamond Style перейти?

Дмитрий: Конечно, расстроился. Но у нас же не было такого: “Всё, твои биты не берём, берём их биты”. Его музыка осталась, на этом альбоме он появился. В любом случае, это стимул расти и развиваться.


А как вы описывали Саше звук, который вам нужен?

Дмитрий: У нас есть одна особенность: практически никто не может с нами сотрудничать. Очень мало людей, с которыми мы могли бы работать на протяжении всей карьеры. Обычно мы знакомимся, на вспышке начинаем работать, а потом нам говорят: “Да пошли вы в задницу, это невыносимо”.

Виталий: Когда мы работали с ребятами из Diamond Style над нашим последним альбомом, Серёжа, их директор, написал: “Ребята, с вами очень сложно работать. Вы единственные клиенты, кому мы переделываем один и тот же минус раза по четыре”. Они терпеливые ребята, ни разу не было каких-то пафосных слов, вроде “мы битмейкеры, не учите нас работать”.

Дмитрий: С другими клиентами у них, как мы понимаем, попроще.






Когда вы искали новый звук для “На связи”, вы услышали его именно у Diamond Style или у каких-то западных артистов?

Дмитрий: Нет-нет, именно на Soundclick у них. У западных артистов как-то без души сейчас всё. Они просто попадают в тренд, качают. А музыки нет. У Diamond Style она была. Вот мы и сошлись: мы, со своим таким гаражным настроением, и они, у которых и нотка музыки, и тренд. Мы сразу круто под это зазвучали.


Не было сомнений, когда собирались выпускать альбом? Мол, зачем это вам?

Дмитрий: Нам об этом сказали слушатели. А мы сказали: “Чёрт возьми, как круто”.

Виталий: А мы наоборот протащились. И “На связи” слушали как сторонние слушатели, как будто это не мы делали.


А вот слушатели. Они ведь наверняка очень ценили, что вы дома записываетесь под простецкие минуса. А тут им каких-то битмейкеров дают.

Дмитрий: Были прямо такие комментарии. Мы в фильме “Пять лет в эфире” говорили о том, что за шкафом писались, на коленке тексты сочиняли. И они прямо цитировали фильм: “Вот тогда было круто. А сейчас всё пропало. Студия, купленные минуса”. Нам, видать, не по пути с такими ребятами.

Виталий: Просто хочется постоянного роста над собой. Творчество делится на этапы. Когда ты дома делаешь минуса в “эйсиде”, на домашних колонках, это прикольно, нравится. А через какое-то время этот этап иссякает, надоело, всё. Два года сидеть одно и то же делать. Ты что-то меняешь, появляются новшества, начинает всё по-другому звучать. И естественно, от слушателей всегда будет такая реакция.

Дмитрий: У нас всегда будет оставаться какой-то минимум слушателей, который будет рядом несмотря ни на что. Остальные будут отсеиваться — как сейчас. А потом будут приходить новые.


У вас совпал период смены звука и переход от позиции “Нахуй будешь депортирован” к какой-то более человеческой. Это одновременно произошло?

Дмитрий: Идеологическая позиция раньше начала меняться. Это и на альбомах предыдущих слышно. Публика уже тогда начала меняться. Тем, кому не хватало угара, уходили в другие коллективы, где есть угар и какой-то враг. У нас это пропало ещё раньше, в 2012 году.

Виталий: Интересный спор всегда получается. Мы вот осознаём, что у нас какое-то изменение в мировоззрении, звучании. И это же во всём начинает отражаться. И происходит внутренний конфликт: чтобы собрать залы, нужно записать вот такой убойный трек. Потому что он нужен вот этой публике. Грозный бит, под который мы будем сурово читать за родину, на коне скакать. Это, понятно, получит большой отклик, чем то, что у нас на душе лежит. Мы можем пойти за посещаемостью и написать какой-то мощный агрессивный трек. А можем пойти за тем, что на душе лежит. И то, что лежит на душе, часто идёт вразрез с желанием публики. Мы обычно всегда идём за сердцем.




Вам не казалось, что настрой нового альбома пересекается с последним альбомом Влади? Мир, созидание — у вас тоже всё это есть.

Дмитрий: Нам вообще кажется, что всё начало пересекаться на альбоме "Ясно", а не сейчас. Или когда у него вышла песня с Песочными Людьми. У нас тогда были серьёзные религиозные вопросы в песнях, и он поднял эту тему. И ты думаешь: “Как же так, в одно время говорить об одних вещах?” Ну и вообще Каста — это центральная группа с самого детства.


“Религиозные вопросы” — это не та история, о которой писал Бледный?

Дмитрий: Да, она.


Можно в двух словах о ней?

Дмитрий: Мы были приверженцами христианства и говорили об этом. Потом мы ими быть перестали.

Виталий: Это, конечно, личный такой, глубинный вопрос. Тут не хочется даже давать огромных комментариев. Будут миллионы суждений, но мне кажется, если человек лично нас не знает, не прошел с нами весь путь, не сидел с нами за одним столом, то не о чем говорить даже. Вопрос Бога — настолько личная тема, сколько людей, столько и мнений.


Было такое мнение, что вы теперь не христиане, а язычники.

Виталий: Мы себя не относим ни к какой из конфессий.

Дмитрий: Какие-то были симпатии в свое время просто. Мы интересовались этой темой, но не больше. Не проходили обрядов. Вот креститься я пошел намеренно, в 16 лет, сам. Мама говорит: “Ты уже крещеный”, а я еще хочу. Как я принял сам решение к этому прийти, так и решил уйти. У каждого свой путь. Религиозный уж точно.


Если вернуться к Влади, кто кого позвал на лейбл? От него инициатива исходила или от вас?

Виталий: Когда мы сводили “На связи”, то работали со звукорежиссером, который с “Респектом” работал, и через него решили познакомится с Влади. Мы знакомились до этого в Омске, но совсем мимолетно. Пообщались с ним, а мы же понятия не имели, что такое лейбл, как это работает.

Дмитрий: И мы еще почувствовали потолок — дальше мы не справлялись. То есть мы могли писать тексты круче и глубже, но нужно было что-то еще. Поэтому мы решили пообщаться.

Виталий: Предыстория вообще такая, что на протяжении шести наших лет, с 2009 года, мы практически все делали сами, вдвоем. Сами обложки в фотошопе, сами за всем следили. Клипы снимали сами: брали фотики, Дима читает — я его снимаю, я читаю — он меня. Дома потом сами монтируем. Шесть лет мы процесс держали в своих руках. А потом осознали, что нужны профессионалы во всех этих областях. Потому что нереально отвечать за все. Нужна какая-то команда, которая будет это все делать, чтобы мы просто могли писать песни.

Дмитрий: Мы Владу это обозначили. Какое-то время они думали, а потом приехали в Питер на фестиваль Hip-Hop All Stars, и предложили нам поработать.




Что вы вспоминаете хорошего о временах Засады?

Дмитрий: Для нас-то это вообще была просто фантастика. Первый концерт в Москве, мы впервые услышали, как полный зал повторяет наши тексты. Мы выступали в Омске, на разогревах, у нас уже был готов первый релиз. И когда Андрей помог нам с выпуском, он позвал к ним на разогрев. Уже через несколько месяцев мы сделали совместный концерт: 25/17, D-Man 55 и мы. Ну о Засаде — только положительное. Это для нас старт, прорыв.

Виталий: Чем Засада отличалась: лейбл — это такая машина, которая создает артиста. А Засада — больше идеология, люди, которые держались вместе по дружбе. Костяк Засады был весь из Омска, там даже о зарабатывании денег речь не шла. Дружба + идеология.

Дмитрий. Первый раз мы увидели такие огромные площадки. Особенно на закрытии Засады! (смеется)


Чем сейчас занимаются остальные участники? Кроме 25/17 — про них мы в курсе.

Дмитрий: D-Man тоже пишет рэп. Буквально вчера я наткнулся на релиз Глаза из Идефикс. Пролистал песни, он там поет — прямо видно, что серьезно занимается. Сангу Дэ Сао — про них, честно говоря, не знаю.

Виталий: С D-Man мы до сих пор близко общаемся. После Засады мы именно с ним продолжили движение плотное.


Было такое, что, когда вы поехали по городам, начали появляться похожие группы?

Дмитрий: Да, тогда была волна. 2009-2010 — вот тогда начался волна ЗОЖ-рэпа. прямо был всплеск. Но вылез Миша, сильно очень, а в остальном это все оставалось на местечковом уровне, а потом затихло. Сейчас другая волна (смеется).




Я читал истории о том, что на концертах вам увеличивали стоимость аренды, потому что с бара выручки не было совсем.

Дмитрий: Да, было такое. Две-четыре тысячи по бару на нашем концерте — это нормально. Даже чай с кофе — это очень редко. Не чай пить пришли.


А вообще, случалось видеть пьяных на концертах?

Дмитрий. Конечно. Мы рады всем слушателям — даже если он какого-то черта делает у нас пьяный на концерте, то что-то его сюда привело, правильно?


По-настоящему радикальных слушателей встречали?

Виталий: Конечно. 2009-2010 годы — это футбольные фанаты, зиги летали.

Дмитрий. Ну тогда, можно сказать, мы пришли на публику 25/17. Пришли, выступили на разогреве, попали в этот движ. И вот 2010 год был пиковый, когда зиговали и все это. А потом пошло на спад. Мы взяли другой вектор всей Засадой.

Виталий: Прямо удивительно вспоминать — как прошлое такое, знаешь, когда дикари с палками бегали. Сейчас это смешно, а тогда было на полном серьезе. Стоишь на сцене, читаешь песню, смотришь в зал — а там стоит человек, держит две песни без остановки зигу, положив руку на сердце, и смотрит прямо в глаза тебе.

Дмитрий: Ну вот где та ниточка в нашем творчестве, которая заставила его так делать? И был еще один момент у нас — в 2010 тоже году — мы выступали, залез на сцену парень с голым торсом. Пока охранники бежали его скидывать со сцены, он мускулы показывал. А у него свастоны вот здесь (показывает на бицепсы). И потом фотки в интернете: мы вдвоем читаем рэп и парень стоит с зигами. 2009-2010 годы — там очень радикальная была публика.


Вы стеснялись ее?

Дмитрий: Мы приехали из Омска тогда и вообще не поняли, что это. Впервые услышали слова “фирма”, “антифа”, узнали, что антифашист — это плохо. Хотя звучит красиво, у меня дед с фашистами дрался. Мы вообще ничего не понимали! В 14 лет дети подбегают друг другу с шилом, и один бьет другого в грудь за то, что он не в той футболке. Я по гаражам бегал в 14 лет! И вот мы пришли и вообще не отстреливали, что это!


А как можно этого несколько лет не понимать? Ты приезжаешь на один концерт, на второй, а там люди в свастике!

Виталий: Мне по воспоминаниям кажется, что это было потом, что мы писали песни о том, что на душе лежало. Мы были молодыми, вообще отчета не отдавали. Мне, если честно сказать, было по барабану: мы пишем дома песню про любовь, выпускаем альбом, нас зовут его в Москву презентовать. Приезжаем в Москву, выходим на сцену, а там стоит пацан кидает зигу. Я не заю, кто он такой и зачем пришел. Ладно, я ухожу с сцены, иду домой.

Дмитрий: Я проводил параллель: парень зигует — а у нас творчестве таких моментов, как “Русские лучше всех” нет. Есть строчка “Эта вселенная делает детей русским” — все!




Ну все равно, строчка “Перевоспитан будешь или нахуй депортирован” — она же радикальная!

Дмитрий: Радикальная, но не национально-ориентированная. Она относится ко всем. Видимо, многих слово “депортация” смутила.


А “русский — значит трезвый”?

Дмитрий: Это вообще не наша фраза. Вот видишь, сейчас мы с тобой общаемся, а у тебя четко сидит в голове, что мы были инициаторами этого. Это потому что тусовка одна. Вот есть тусовка фанатов, и они такие: “О, сейчас мы котируем эту группу”. И все бегут ее слушать.


Вы никогда не встречались в гримерках с такими людьми?

Дмитрий: Встречались. Именно поэтому у нас пошел курс в другую сторону. И до сих пор мы от этих ярлыков открещиваемся. Мы пытаемся попасть на канал, а нам: “О, да вы же нацисты!”.


А со временем изменилась аудитория? Стала менее радикальной?

Дмитрий: Сейчас очень приятно смотреть на тех, кто к нам ходит. В Ростове в “Тесле” три года назад мы выступали. 800 билетов куплено. Клуб готовится к аду полному, они вызывают наряды милиции, начинают не пускать в спортивных штанах людей. Они в ужасе. Приходят люди — концерт заканчивается — они просто уходят. И все в шоке от того, что они девушек вперед пропускали, что ничего не было разбито, ни одной бутылки не валяется. Руководство подошло к нам: “Господи, что это было? У нас прошел слух, что к вам придут нацисты…”.

Виталий: А где к нам наряд ОМОНа вызывали? В Кирове. Спрашиваешь у организатора: “Ты что-то делал для этого?”. “Нет, не знаю”. Просто в городе концерт и автобус с ОМОНом стоит. Причем это же денег стоит — вызвать наряд.

Дмитрий: В Томск нас не пускают до сих пор. ФСБ. Или вот у нас был крайний концерт в Москве в Yotaspace, мы общались с Игорем (Игорем Тонких, директором клуба — прим. The Flow), и он рассказывал, что к нему приходили ФСБ-шники. Он спросил: “А зачем вы ходите? Сколько можно-то?”. А они: “У нас есть список определенный с группами, и пока группа там, мы обязаны ходить”. Вот они ходят, смотрят до сих пор. В общем, когда мы видим комментарии: “Какие же вы уроды, спопсились, отписываюсь нахрен”, мы рады. Отписывайся, братан, ищи себе свою публику!


Какая песня для вас самая дорогая с альбома?

Вместе: Нет такого у нас.


Но вы же оставляете какие-то треки для концертов с каждого альбома?

Виталий: Это уже касается того, какие треки там лучше идут. Но вот у меня треки делятся на периоды: выходит альбом, в нем 10 песен, и получается так, что у каждой есть свой период. Я могу три дня слушать одну, потом четыре дня другую, потом неделю ту, которая неделю назад не мог слушать. Любимая песня она всегда разная.


Как вы услышали Мусю Тотибадзе?

Дмттрий: В кино. Пошли на фильм “Территория”, услышали — и были в шоке. Меня убила она, я был в диком восторге. Это очень сильно вдохновляет. Вчера мы с Мусей встретились, поререпетировали, ребята из группы рассказали нам много интересных историй. У них эта песня тоже шла с трудом — долго не могли определиться с версией, со звучанием. Но эта песня у нас лидирует по голосованию.

Виталий: У нее своя история: ее написал автор книги в советские времена, потом был оригинал песни, который мужики в фильме пели, потом ее переделали Муся с музыкантами, потом взялись мы. Я писал куплет к ней месяц. Было сделано 4 куплета. Первый в итоге стал заготовкой для совместной песни с Влади. Потом я написал куплет на "Медведицу" — и он стал куплетом песни "Земляне". Третий никуда не пошел, пришлось выкинуть. А уже четвертый стал финальным, пошел в песню. Получается, вдохновившись "Медведицей" я записал еще две других песни с альбома, в первый раз такое.




Часто тексты приходится переписывать?

Дмитрий: В основном не садишься писать, пока не приходит вспышка. Вот это "здесь и сейчас". Бывает, что ходишь, носишь эту идею — кажется, что хорошая, но чего-то не хватает. А потом раз! и вспыхивает. Порой бывает, что переписываешь.


В Омске к вам и 25/17 заметно какое-то особое отношение?

Виталий: На удивление, нет. Родной город — а собираем мы там как везде. Не сказать, что тут нас по-особенному любят или ходят толпами. Может, просто мы не замечаем этого.

Дмитрий: На улице узнают не чаще, чем в других городах.



В одном из ваших интервью видел такую фразу "На нашей улице было столько наркоманов, что каждый день проходили зачистки". Проблема стояла в Омске действительно так жестко?

Виталий: Это реальная история, вовсе не выдуманная. Мне тогда было лет 9-10, это конец девяностых. Мы жили на окраине Омска и я помню, как раз в неделю приезжал ПАЗик с ОМОНом, оттуда выбегало человек 10 и они просто шерстили по дворам. Был какой-то наркотический всплеск лютый тогда, все сидели прям на улицах компаниями. Девяносто седьмой-девяносто восьмой год. Этих людей буквально собирали, закидывали и увозили. И такие рейды происходили еженедельно.

Дмитрий: Возвращаясь к "Засаде", именно сюда, наверное, были ориентированы чувство нашего негодования, наш крик и несогласие с происходящим на первом альбоме. Такой деградации капитальной. Мы апеллировали к наркомании, алкоголизму. Национальной ориентации уж точно не было, она как-то со столицы пришла, наоборот. Мы негодовали именно по этому поводу, потому что уже на тот момент нам было по 20 лет и у каждого были друзья, которые из-за этого погибли. Мы вот по этому поводу кричали, били в колокол, орали матом, рвали и метали.


Ни одного ларька так и не сожгли?

Дмитрий: Нет, так и не сожгли. Не дошло до этого (смеется).


Слушайте, но в рэпе быть плохим парнем — это ведь круче!

Дмитрий: Прямо сегодня рассуждали об этом. Скриптонит — плохой вообще (смеется). От этого и очень крутой, всем нравится.

Виталий: От прослушивания такой музыки возникает ощущение, что чем вибрации низменнее — где не надо думать, телка там, побухать — там больше народу всегда. Где больше народу, например, в паблике MDK или каком-нибудь научном? Конечно, в первом. Там миллионы. А во втором, где профессора обсуждают главные открытия двадцать первого века, ну несколько тысяч людей состоят. Ниже — не значит "хуже". Человек хочет расслабиться, развлечься. Самое простое наше желание. Поэтому очень много наших людей резонируют с той музыкой, которая в сегменте развлечений. Когда тебя хотят развлечь, а ты хочешь развлечься. Такие песни послушать — как фильм Тарантино посмотреть про крутых плохих парней. Это как бы здорово. Это остается суперфильмом, все же. Искусством, но низким.

Дмитрий: У творчества бывает разная направленность. Наша — донести что-то до слушателя, чтобы стимулировать мыслительный процесс. Мы слушали и Смоки Мо, и Кажэ Обойму, на питерском рэпе выросли и слушаем до сих пор. Я сегодня закинул себе в плеер альбом Скриптонита, весь день его хожу слушаю. Ездим весь день в метро туда-сюда, катаемся, бегаем. По форме — очень круто. Абсолютно крутые минуса, сильное исполнение, здорово все делает, настроение передает. Это музыка, которую ты закидываешь в наушники — и вперед, бежать по своим делам, а она у тебя фоном, как саундтрек играет и передает настроение. Если с другой стороны на нее посмотреть и ждать, например, крутой стих, то это не тот альбом. Вот Высоцкого слушаешь потому что у него есть глубина философская. Его не получится слышать так, как получается слушать Скриптонита. Разные цели у творчества. Скриптонит — это музыка настроения.


А какое направление у вашей? Как его назвать, развивающе-воспитательное?

Виталий: Она не фоновая. Мы вообще с определенного момента перестали ассоциировать себя с определенной группой. Мы не рэперы, они нас не принимают. И у нас мало слушателей. В какой-то момент мы остались без сегмента. И нам ближе всего творчество бардовское. Они при помощи песни о чем-то рассказывают, у них ориентация на тексты серьезнее. Более литературный жанр. К этому берегу мы и хотим, наверное, приплыть, но используя все инструменты современной музыки. Нью-барды, что ли (смеется). Ну не получается у нас с рэпом заигрывать, плохих парней играть — тоже.




С рэп-тусовкой вы знакомы? Пересекаетесь?

Дмитрий: Мы тащимся от самого жанра. Я вот абсолютно честно признаюсь сейчас в любви к рэпу. Бытует мнение, что мы его выбрали просто в силу простоты формы. Не надо петь учиться, опять же. Нет, мы его реально любим.

Виталий: Самое главное, что жанр этот — очень информативный. По объему информации в этом жанре в песню можно вместить больше всего. Не надо растягивать-распевать слова. Мне нравится вот это медитативное состояние, на транс похоже. На петле сэмпл срезанный, бит и монотонное исполнение. Мы рэп любим, а нас он почему-то не очень. Я еще недавно обратил внимание: слушал какую-то вокальную песню и поймал самого себя на мысли, что пребываю сейчас в том режиме, что музыку слушаю не из-за музыки, а из-за информации. Так вот, и мне показалось, что передача информации в этой песне — медленная. Мне уже не хватило темпа, с которым информацию вливали в уши, я хотел быстрее, по-рэперски. Там строчка заканчивается еще до того, как я попытался предугадать, какой рифмой она закончится. Когда женщина поёт медленно вокальную песню и остается секунды две или четыре до конца строчки и ты уже услышал начало слова, но ждешь его окончания. Это чисто рэперская привычка многолетняя.

Дмитрий: Буквально сегодня мы репетировали. Мы сейчас плотно в режим вошли, готовясь к концерту. Расчитываемся. И я думаю: "Как же круто!" Мне нравится, я тащусь. Круто именно в плане рэперском, ведь прикольно читаем! Почему мы не в рэпе? Нам, честно говоря, это до сих пор не понятно.


Фиты кто-то из рэперов предлагал?

Дмитрий: Нам фит предлагал Белый Орел (смеется). Просто вспомнилось.


Как это было?

Дмитрий: Мне позвонил солист. Сказал, что они хотят оживить песню "А в чистом поле система "Град”. Хотят внести в нее что-то молодежное, свежее. Ну я ответил, что мы подумаем. Больше мы не разговаривали. Это самый рэперский из вариантов, который только может быть. Птаха предлагал в 2010, кажется, году. Сказал: "Я закинул вашу песню, слушаю, давайте рэп читать". Я сказал: "Нет, ты пропагандируешь наркотики". Он такой: "Нет, не пропагандирую". Мы ему говорим: "Пропагандируешь". Короче, полчаса это продолжалось. Мы ему говорили одно, он нам другое. В итоге разговор закончился тем, что наш поезд уже трогался, мы на вокзале были и мы сказали: "Давай. короче, потом разберемся".


Сейчас многие говорят, что ноябрь 2015 года — это некий переломный момент для русского рэпа. Вышло много сильных альбомов. Среди них оказались и те старые, скажем так, артисты, которые существенно изменили свой звук. К вам это тоже относится.

Дмитрий: В паблике "Новый Рэп" сегодня сделали восторженный пост, мол, ребята, как круто, ноябрь 2015, столько релизов. Русский рэп фонтанирует! Всех перечисляют — и нас в этом списке нет почему-то. Думаешь: "Да господи! Что еще нам сделать?" Мы уже и на лейбл попали, и планку для себя высоченную задали, работаем, как кони. С рэперскими битмарями. Рэп вокруг один. И все равно нет нас там, не добавили (смеется). Да что ж такое! И вот этим мысли, что нет у нас четкого сегмента, меня так и не оставляют. Его будто вовсе не существует. Я пытаюсь найти такие группы, которые тоже не относятся ни к какой из категорий, но пока мне их обнаружить не удалось. Может, они за рубежом есть? Вон на The Flow публиковалось интервью с L'One, он там упомянул такого исполнителя по имени Kwabs. Как раз в тот момент я тоже очень протащился с него. Вот смотришь на него: он вроде и не танцевальный, в клубе не потусуешь. Он не рейвого направления. Он где-то между, но музыка у него чертовски крутая. Может, он тоже где-то сейчас сидит и думает такой: "Ну почему! Почему меня нигде не обозначают?"

Виталий: Рэп русский вообще сейчас поменялся.

Дмитрий: Новые веяния, по-другому зазвучал, новое видение. И многие за ним последовали. Может, это печально. Может, и нет. Всем вроде вкатывает.

Виталий: Сразу нужно добавить, что поменялся то он не сам собою. Эти изменения шли не от русских рэперов. Поменял звучание негр, потом русский рэпер поменял его (смеется). Слышно же!

Дмитрий: Все как всегда. Мы идем за Западом и это нормально. Что тут говорить? Они впереди в мультимедиа-индустрии, в музыкальной, везде. Мы все равно следуем за ними. Год назад, полтора года назад у всех именитых негров стало определенное звучание и в этом году, спустя полтора года, мы слышим то же самое у русских рэперов. Вот и весь перелом русского рэпа. Единственное, что можно сказать в его оправдание, может, это конечно иллюзия, но кажется, что стали более трепетно относиться к своей музыке некоторые исполнители. Вот этого очень хочется. Как бы мы не звучали, на кого бы ты не был похож, главное, чтобы ты действительно относился с уважением и трепетом к своей музыке. Это центральный фактор. И если этот фактор появится у русского рэпа — то честь ему и хвала.